Достаточно вспомнить случай с известным фельетонистом Алексеем Амфитеатровым, который за критику династии Романовых был сослан в Минусинск, чтобы понять, что за шуточки можно было и в те времена поплатиться. В начале 1917 года он вторично был отлучен от столицы – на сей раз за статью в газете «Русская воля», в которой подверг завуалированной критике министра внутренних дел Александра Протопопова.
За это влиятельный персонаж Амфитеатрова отправил писателя в новое изгнание – на сей раз в Иркутск. Однако в пути журналиста и настигла весть о Февральской революции, которая способствовала его реабилитации.
Впрочем, этот случай не был типичным. Российские журналисты в основном вели себя скромно и на рожон не лезли. Это касалось многочисленных сатирических и юмористических изданий – «Будильника», «Бича», «Стрекозы», «Соловья», «Искры» и прочих. Журналы ограничивались «бытовыми» рассказами и фельетонами про глупых тещ, злых начальников, бюрократов и неверных мужей.
Все мигом изменилось после падения монархии. Одним из первых решений Временного правительства – от 4 марта 1917 года - стала ликвидация Главного управления по делам печати. Отныне можно было писать, что угодно и высмеивать кого угодно.
Разумеется, главными объектами нападок и виновниками всех российских бед были объявлены царь и царица.
Опьяненные свободой журналисты, словно голодные собаки, бросились «кусать» уже не страшного императора и его окружение. Так, газета «Свободные мысли», которая была закрыта в течение девяти лет и «вырвалась» на свободу в марте 1917 года, сообщила, что при обыске в кабинете директора департамента полиции была найдена целая серия русских и иностранных открыток, «ниспровергавших существующий порядок». На одной из них изображен Николай II у проруби, из которой торчит голова Распутина с подписью: «Не будет ли каких-нибудь приказаний?» На другой открытке императрица беседует с германским кайзером Вильгельмом.
Это были отголоски слухов – мол, царь находился в зависимости от «старца» и выполнял его пожелания, царица же якобы была шпионкой и выдавала Германии военные секреты.
На революционные события «Будильник» отозвался карикатурой Дмитрия Моора. На ней – уходящий император, к которому обращаются революционный солдат и рабочий: «Гражданин, возьмите корону. Она не нужна больше России».
Кстати, после Октябрьской революции Моор пошел служить новой власти. И стал рисовать злободневные советские плакаты. Самая известная его работа времен Гражданской войны – «Ты записался добровольцем?»
Кроме сатиры, на страницы газет и журналов хлынули грубая ругань, клевета и вымыслы.
Одни заголовки чего стоили: «Сказка о царе-дураке», «Царский клоповник», «Сказка о царских министрах и жульничествах быстрых», «Царские амуры», «Тайные похождения Алисы», «Сказка про царя Николашку и танцовщицу Машеньку»…
Какие же стали дерзкие и смелые журналисты-карикатуристы под дуновение революционного ветра, под реяние красных знамен! Попробовали бы они хотя бы пару недель назад так задеть власть! Ан нет, тогда они «скромно» молчали…
Первый номер «Нового Сатирикона», выпущенный после Февральской революции, был полностью посвящен этому событию. Журнал вышел под «шапкой»: «Да здравствует Республика!». В том же номере был опубликован фельетон главного редактора журнала Аверченко «Мой разговор с Николаем Романовым (Из воспоминаний)». В нем автор рассказывал о воображаемом визите в царский дворец и о беседе с императором, которая будто бы состоялась в начале мая 1916 года.
«Читал ваши сочинения, – говорил император. – Мне нравятся. Много есть смешного». «Я тоже читал его произведения: манифесты, рескрипты и прочее, – думал Аверченко. – Но мне они не нравились, хотя в них было еще больше смешного, чем в моих рассказах…»
Кстати, Николай II был действительно знаком с творчеством писателя. Фамилия встречается в дневнике царя и письмах его жены. Находясь под арестом, 7 мая 1918 года бывший монарх записал: «Вчера начал читать вслух книгу Аверченко «Синее с золотом»». Спустя несколько месяцев в Ипатьевском доме, где была казнена императорская семья, нашли книги Чехова, Салтыкова-Щедрина, тома «Войны и мира». Был там и сборник Аверченко…
Разумеется, главный редактор «Нового Сатирикона» не упустил случая задеть императора и императрицу: «Около двух десятков лет правила нами, умными, свободными людьми, эта мещанская скучная чета... Кто допустил? И все молчали, терпели и даже распевали иногда во все горло «Боже, царя храни». Кто допустил это безобразие и всероссийскую насмешку над нами?»
Аверченко был сторонником Временного правительства, однако осуждал нерешительность министров. В фельетоне «Как мы это понимаем» он резко писал: «Стыдитесь! Вам народ вручил власть – во что вы ее превратили?! Всякий хам, всякий мерзавец топчет ногами русское достоинство и русскую честь, – что вы делаете для того, чтобы прекратить это?! Довольно мямлить! Договаривайте все слова! Ставьте точки над «i». Вам нужна для спасения России диктатура – вводите ее! И если Керенский для порядка прикажет повесить меня первого – я скажу: вешайте, если это нужно. Но я требую: схватите властной рукой за шиворот и выбросьте вон из России всех, кто развращает армию, подстрекает устно и письменно малосознательный народ, кто губит всю Россию!..»
Позже, в эмиграции Аверченко обрушится на «печального Пьеро русской революции» - Александра Керенского. Он, по мнению писателя, стал главным виновником прихода к власти большевиков. Когда их можно было остановить, премьер бездействовал, произносил пустые речи…
Аверченко считал, что Ленин мечтает о заключении сепаратного мира с Германией и гражданской войне в России. И то, и другое произошло. Сатирику же пришлось покинуть родину…
В Чехословакии, где жил писатель, у него не раз брали интервью. Однажды его спросили: «Как вы относитесь к тому, что некоторые страны признали Советскую Россию?». Аверченко с усмешкой ответил: «Это дело вкуса. Некоторым и индийская чума нравится, в особенности, если она не у него, а у соседа».
Теперь о другой приме дореволюционной журналистики – Тэффи, сочинения которой были весьма популярны. Чувство юмора у этой женщины было отменное.
В ее фельетоне «Новый год» речь о приходе 1917-го. «Наученная горьким опытом девятьсот шестнадцатого, от поздравлений отказываюсь, – писала Тэффи. – Подумайте только: ровно год назад мы поздравляли друг друга с девятьсот шестнадцатым! С такой-то гадостью! Это вроде:
И дальше – мрачная, но очень точная фраза: «Я с девятьсот семнадцатым никого не поздравляю».
Впрочем, первую революцию того года Тэффи встретила с надеждой: «Те звезды, к которым мы идем, – свобода, равенство, братство».
Она верила в будущее: «Какая огромная работа – снова поднять и очистить от всего этого мусора великую идею социализма!»
Но это не мешало критиковать новую власть. Тэффи посмеивалась над Керенским, в которого была «влюблена русская революция», снисходительно относилась к приезду «бабушки русской революции» Екатерины Брешко-Брешковской. Впрочем, был случай, когда писательница, что называется, прогнулась. В одном из майских номеров «Нового Сатирикона» Тэффи опубликовала бодрые агитационные стихи в поддержку «Займа Свободы», объявленного Временным правительством. Писала она серьезно, а получилось смешно:
Сколько можно снесть пешком домой.
Знайте: вы спасаете Россию!
Вам за то воздвигнут монумент,
И, повинность исполняя сию,
Вы ещё получите процент!…
И для этого мы просим и зовем,
Подпишитесь поскорее на заем».
Между прочим, и сослуживец Тэффи по «Новому Сатирикону», Саша Черный стал участником этой рекламой кампании. Он, тонкий и грустный поэт, которому никогда не изменял вкус, вдруг выдал наивные, почти дилетантские вирши. К тому же, явно заказные:
В далеких сумрачных полях
В тени бесчисленных крестов
Спят те, кто отдал все без слов...
Кто осквернил их славный прах?
Ты жив? Ты сыт? Так будь щедрей –
Открой свой кошелек слегка...
Ты слышишь, – скорбная рука
Стучится у твоих дверей».
После Февральской революции Черного то ли избрали заместителем комиссаром совета солдатских депутатов в Пскове, то ли он стал начальником отдела управления Северного флота. Впрочем, и то, и другое – смешно. Ну, какую пользу, скажите на милость, мог принести поэт-сатирик на этих постах?
Не лишиться бы рассудка!.. / Слухов – тьма, как пыли в поле…»
Видимо, в то бурное революционное время что-то понять, оценить было решительно невозможно. Потому-то народ и питался слухами. Как, впрочем, и через многие десятилетия, в эпоху развитого социализма.
Над этим посмеивался Владимир Высоцкий:
«Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам, / А беззубые старухи их разносят по умам…»
…Чем больше проходило времени, тем меньше оптимизма оставалось у сторонников Временного правительства. Их устраивал Керенский, но только потому, что Ленин и другие большевики казались им гораздо опаснее. Весной и летом 1917-го над ними еще смеялись. Но это время стремительно шло к концу…