Количество политзаключенных и преследуемых за свои убеждения на Украине пока никто точно не подсчитал. Его оценивают по-разному — от нескольких сотен до десятков тысяч. Факт наличия «узников совести» признают все, кроме патентованных местных правозащитников вроде Харьковской правозащитной группы, даже дающие им гранты в этом не сомневаются.

По Москве, Страсбургу, Вене и многим другим городам ходят разные списки — от достоверных до заведомо устаревших. Время от времени эмигрантское сообщество бросает клич к оставшимся дома: «Дайте точные списки!» И ведь дают! Но за полноту не может отвечать никто. Чтобы разобраться, сколько на территории Украины людей, преследующихся за политические убеждения, нужно понять, кто и как пострадал в результате переворота 2014 года.

Можно ли назвать жертвами режима чиновников и судей, попавших под каток закона о люстрации?

Конечно, можно. Ведь они потеряли службу не за профнепригодность, должностные проступки или по сокращению штатов, а за то, что были составной частью законной власти. К ним примыкают исключенные из творческих союзов за «антиукраинскую деятельность» Станислав Минаков и Константин Кеворкян. Замечу, что речь тут идёт не только о политическом акте в худших тоталитарных традициях, но и о прерывании трудового стажа (членство в творческих союзах гарантирует его непрерывность вне зависимости от официального трудоустройства).

Зачистки профессионального поля по политическим мотивам перекинулись с чиновников и лиц творческих профессий и на работников образования. И эта волна идёт в худших традициях китайской «культурной революции» полувековой давности.

 

Сначала призыв снизу, а затем оргвыводы.

Куда сложнее разобраться с уволенными сотрудниками правоохранительных органов. Там люстрация и сведение политических счетов идут рука об руку с сокращением штатов. Преследуемых за выполнение своего долга беркутовцев или сотрудников пенитенциарной системы, прессуемых за якобы неэтичное отношение к Тимошенко, можно однозначно назвать жертвами режима, а тех из них, кто оказался за решеткой, — и политзаключенными.

Сложнее всего оценить как политическое преследование дела, формально открытые по «чисто» уголовным статьям. Тут следует принять во внимание лишь одно обстоятельство: если в расправе проявляют явную заинтересованность, например, глава МВД Аваков, генпрокурор Луценко или боевики «Азова» и при этом они дают политические оценки шельмуемому, то это оно. Так происходит с харьковским городским головой Геннадием Кернесом. Его судят в Полтаве за то, что невозможно доказать, но легко опровергнуть. При этом покушение на самого Геннадия Адольфовича, после которого он чудом выжил и остался инвалидом, фактически не расследуется.

Примеры преследования за политическую позицию под видом «борьбы с коррупцией» или осуждения злоупотребления властью можно найти и в Днепропетровской, и в Херсонской, и в других областях. Много их и в Киеве, где власти пытаются расправиться со сподвижниками Виктора Януковича. Даже если там и имели место противоправные действия, то обвинительный тон руководства страны и СМИ, а также угрозы со стороны вооруженных нацистских формирований делают и расследование, и судебные разбирательства политическим действом.

Репрессированными можно с уверенностью назвать и участников невооруженных акций протеста. Такими являются жертвы 2 мая в Одессе, включая гражданина России Мефедова и гражданина Израиля Казанского. Тут следует заметить, что те, кто был вооружен и даже убивал, ходят безнаказанно.

Похожая ситуация и в Харькове. Участники захвата здания Дома советов в Харькове в апреле 2014 года по-прежнему на скамье подсудимых. 63 человека выпущены под залог, а трое (Спартак Головачёв, Сергей Юдаев и Егор Логвинов) с тех пор находятся под стражей, и судьи им автоматически продлевают меру пресечения. Как и в Одессе, в Харькове убийцы протестующих на ул. Рымарской не понесли наказания. Более того, они были вооружены, составили костяк «Азова» и награжденыгосударственными наградами.

Те же борцы с режимом, кто оказывал ему вооруженное сопротивление, а также люди, захваченные в зоне боевых действий, могут считаться заложниками или военнопленными и выходят за рамки этой статьи. Любимый трюк украинских силовиков — подбрасывание оружия и взрывчатки задерживаемым — усложняет оценивание того или иного дела на предмет его политической пристрастности, но тут всё зависит от статьи, которую «шьют» работники СБУ и прокуратуры.

Любой человек, которому с 24 февраля 2014 года инкриминируются ст. 109(Действия, направленные на насильственное изменение либо свержение конституционного строя или на захват государственной власти), 110(Посягательство на территориальную целостность и неприкосновенность Украины) и 110-2 (Финансирования действий, совершенных с целью насильственного изменения или свержения конституционного строя или захвата государственной власти, изменения границ территории или государственной границы Украины) УК Украины, является жертвой политических репрессий.

Ими могут стать и экс-депутаты Верховной рады (Александр Ефремов и Алла Александровская), и журналист (Руслан Коцаба, к счастью, оправданный, а также отсидевший Артём Бузила и др.), лидеры общественных организаций (Юрий Апухтин, Олег Новиков) или просто авторы постов в соцсети. Как правило, состав преступления по этим статьям не доказан следствием со всей тщательностью, но судьи под давлением или угрозой со стороны штурмовиков или угождают им, или годами тормозят с принятием решения.

Что касается ст. 109, то замечу, что организаторы и идеологи госпереворота не понесли наказания по ней, а уголовные дела в этой связи не ведутся.

В то же время и многие адвокаты содержатся под стражей.

Часто к нам, оставшимся дома и продолжающим хождение по судам над нашими товарищами, обращаются представители разных эмигрантских организаций с настойчивыми предложениями предоставить им списки политзаключенных. Потом они выдают зачастую устаревшие и неточные данные в своих отчетах, как будто и не получали свежей информации. Некоторые из давно уехавших озвучивают цифры погибших и арестованных «от балды».

Такой формально-пиаровский подход обесценивает работу многих адвокатов и просто неравнодушных людей, помогающих попавшим в беду. Неправдивые сведения никак не подходят ни для обращения к международным правозащитным организациям, ни в качестве списков на обмен.

Кстати, об обмене. Эта процедура, конечно, спасает политузников от дальнейших издевательств со стороны украинской власти, но не даёт им ни реабилитации, ни просто возможности вернуться домой.

 

Автор: Дмитрий Губин