В принципе, работа над дедолларизацией мировой экономики началась не сегодня. Россия тоже уже несколько лет готовится перейти к торговле нефтью за рубли на Петербургской бирже. Причем действия Москвы и Пекина явно согласованы — слишком уж они совпадают по времени и по содержанию. Чем же так важна позиция Пакистана?
Дело в том, что Исламабад — такой же стратегический союзник Вашингтона в Центральной Азии, как Саудовская Аравия в зоне Залива. Именно их совместные действия обеспечивали влияние США в исламском мире. Даже войну моджахедов против СССР в Афганистане Пакистан и Саудовская Аравия поддерживали совместно, и трудно сказать, чей вклад был большим. До тех пор, пока у США были эти две точки опоры, несмотря на все потери последних лет, они сохраняли стратегические плацдармы в Центральной Азии и на Ближнем Востоке, с которых могли попытаться восстановить господство в регионе.
В том, что Китай додавит Эр-Рияд в вопросе продажи ему нефти за юани, никто не сомневается. Пекин за последние годы стал таким же крупным импортером нефти, как США. Причем, по прогнозам, объемы его импорта должны расти быстрее. При этом доля Саудовской Аравии в китайских закупках нефти сократилась с 25% до 15% (в том числе и в пользу России). Понятно, что если королевство не хочет вообще потерять самый перспективный рынок нефти в мире, ему придется принять условия Пекина. Тем более что Китай всегда готов на встречные шаги.
Таким образом, саудовское "предательство" долларовой системы носит вполне прагматичный характер. Китай — крупнейший покупатель. Его нельзя потерять. У него есть возможность выбора поставщика. Поэтому придется соглашаться на его условия. При этом Саудовская Аравия, несмотря на все свои финансово-экономические маневры, остается стратегическим военно-политическим союзником США.
Важность этого союза, как и союза с Израилем, для Эр-Рияда даже выросла в последние годы, на фоне возникновения и укрепления российско-иранско-турецкого альянса, в составе которого находятся как минимум два конкурента королевства в борьбе за гегемонию в исламском мире. Причем обе страны не арабские, а Иран еще и шиитский. Все это практически исключает для королевства возможность договоренности о присоединении к российской коалиции на приемлемых условиях, а без поддержки США Саудовская Аравия не имеет шансов отстоять даже имеющиеся позиции.
Поэтому к юаневым играм Эр-Рияда в Вашингтоне относятся хоть и без восторга, но с пониманием. Что же касается Пакистана, то его переход в зону юаня — продукт чисто политического выбора. Так же как когда-то политика продиктовала Исламабаду выбор в пользу Вашингтона, которого Пакистан придерживался почти 70 лет.
Внутренняя нестабильность и традиционная конфронтация с Индией, не имеющая позитивного решения в ближайшие годы, требует от Исламабада опираться во внешней политике на союзника, способного реально определять военно-политическую конфигурацию Центральной Азии. Цена ошибки в выборе такого союзника — судьба государства. Поэтому переход Пакистана под китайский финансовый зонтик означает и начало эры доминирования Пекина в этом стратегически важном государстве, контролирующем южную ветвь "Нового Великого шелкового пути".
Подтверждением данного тезиса является заявленное намерение Пекина вложить в ближайшие годы свыше 50 миллиардов долларов в пакистанские инфраструктурные проекты. Китай открыто демонстрирует намерение привязать к себе Пакистан инфраструктурно. Кроме того, китайские военные базы, которые откроются в Пакистане в рамках политики "жемчужного ожерелья" будут служить Исламабаду дополнительной военно-политической страховкой.
Таким образом, в отличие Саудовской Аравии, "измена" которой с юанем — "бизнес и ничего более", Пакистан полностью уходит не только в другую финансово-экономическую, но и в иную военно-политическую реальность. Он становится частью китайской системы обеспечения избыточного контроля над континентальными торговыми путями, связывающими Европу и Азиатско-Тихоокеанский регион.
В нынешней конфигурации, теряя пакистанский плацдарм, США будут вынуждены гарантированно уйти из Афганистана и потеряют возможность проведения активной политики в постсоветской Средней Азии. Фактически пространство от Санкт-Петербурга до Шанхая будет деамериканизировано не только в финансово-экономическом, но и в военно-политическом смысле.
Впрочем, нельзя сказать, что китайско-пакистанский альянс является для России однозначным благом. Москва скорее была бы заинтересована в продолжении интеграции Пакистана в многосторонние евразийские форматы (в ШОС Пакистан уже состоит). Если Китай добьется одностороннего монопольного доминирования в Пакистане, Россия потеряет позицию эксклюзивного транзитного партнера Пекина. Географическое положение Пакистана дает возможность проложить через его территорию и порты минимум три неподконтрольных России транзитных маршрута Китай — Европа.
Поэтому очевидно, что активизация китайской политики на пакистанском направлении должна будет вызвать соответствующую активизацию попыток России актуализировать многосторонние международные форматы сотрудничества как в рамках всего евразийского континента, так и эксклюзивно в Центральной Азии.