Если бы Иверский женский монастырь, расположенный недалеко от донецкого аэропорта, не был так зверски истерзан артобстрелами, эта статья могла бы войти в цикл моих радужных заметок о причинах, по которым стоит посетить столицу Донецкой Народной Республики.
Монастырь был открыт в декабре 2001 года при кладбищенском храме в честь Иверской иконы Божией Матери. В начале 2010-х годов монастырь состоял из Свято-Иверского храма с колокольней, сестринского корпуса и хозяйственных помещений, при монастыре был фруктовый сад и ягодник. За год до трагических событий была открыта воскресная школа для взрослых и детей, для занятий специально построили деревянный сруб.
Сруб строили около года, а сгорел он в считанные часы в 2014 году.
Чтобы добраться до монастыря надо проехать самыми пострадавшими от обстрелов улицами Донецка. Страшные оспины войны покрывают дома, асфальт дорог, заборы. Во многих зданиях отсутствуют стёкла, провалившиеся глазницы окон затянуты плёнкой. Из центра города на машине ехать недолго, не более получаса от чистой мирной площади Ленина до мест, где никого не удивляет предупреждение передвигаться только по дорожкам, не заходя в траву. Ново-Игнатьевское кладбище, вплотную прилегающее к монастырю, является опасной не разминированной зоной, посадки и обочины тоже.
Вошла в храм, служба уже идёт, звонко поют певчие про жизнь земную и царствие небесное, подняла глаза и упёрлась взглядом в новый плоский низкий потолок, защиту от дождя и снега взамен старому высокому куполу. Сегодня служит отец Илья, прихожан душ тридцать (и стар, и млад), несколько человек меня узнают и шёпотом здороваются, пробираюсь в самый конец и замираю. По правую руку от меня небольшой прилавок, на нём лежат свечи, стоит короб для пожертвований. За прилавком послушница Юлия, худенькая девушка в длинном платье в мелкий цветочек, волосы под косынкой, улыбается какой-то невероятной улыбкой и добрыми-добрыми глазами.
Служба подходит к концу, выстаивается очередь на исповедь, передо мною исповедуются матушка Михаила и женщина в кружевном платке. Матушку исповедуют быстро, а вот женщина всё рассказывает и рассказывает что-то отцу Илье, я вижу, как содрогаются от рыданий её плечи. Подходит моя очередь, наклоняюсь к Евангелию и оказываюсь в маленьком уютном золотистом мирке под епитрахилью батюшки, так бы и стояла тысячу лет. Целую Евангелие и крест, вижу на них слезинки женщины, которая исповедовалась передо мною, становится неловко, как будто в чужую жизнь без спроса влезла.
Все памятники на Ново-Игнатьевском кладбище очень красивые, даже сейчас, полуразрушенные и артобстрелянные. Они демонстрируют любовь живых к своим мёртвым. Огромные плиты чёрного и красного мрамора, размашистые последние слова, скрупулёзно выполненные портреты, но почти все их сравняли с землёй.
Высокие когда-то памятники теперь не стоят, а лежат. Мы подходим к одной из могил, я её издалека увидела по памятнику, который почти не пострадал, хотя рядом с ним земля вывернута. Мой спутник говорит: «Здесь лежит мой тридцатипятилетний племянник Андрей, посмотри, как посечена его последняя обитель осколками! А теперь обойди памятник и посмотри на него с обратной стороны!» Я обхожу, и моим глазам открывается гладкая поверхность мрамора с двумя или тремя оспинками по краям, а в центре высечена большая Почаевская икона Божией Матери, и она не тронута войной!
Возвращаемся к храму, пока идём, мой собеседник успевает рассказать, что собрал вокруг могилы племянника на шести квадратных метрах полтора килограмма осколков, такая была плотность обстрелов. Перед входом меня уже ждут родители студента, у которого я преподавала несколько лет назад. Они узнали меня и захотели рассказать свою историю.
Их родственник, ветеран Великой Отечественной войны, похороненный на другом кладбище, которое тоже пострадало, на той далёкой войне был контужен и ранен в левую руку. А сегодня эта новая война распорядилась так, что памятник его получил увечья в верхней и левой части мраморной плиты. «Две войны, а судьба одна. Нет покоя ни живым, ни мёртвым…» — шепчу я в ответ.
Снова захожу в храм, хочу поговорить с Юлией и подать записки для следующей службы, узнаю от неё, что сёстры теперь живут на Ларинке, там, где Свято-Николаевский кафедральный собор, что до войны в монастыре было пять монахинь, а сегодня вот только матушка Михаила и послушница Юлия в храме. Из-за того, что монастырь расположен близко к аэропорту, война в него тоже пришла 26 мая 2014 года, именно тогда начали стрелять, а 27-го мая было отдание Пасхи. Вечерняя служба проходила под звуки близких канонад, ещё два месяца жили монахини в монастыре, несколько раз был сильный обстрел, но выжили, а после 12 июля (праздник Петра и Павла) 2014 года, когда стало совсем опасно, вынуждены были эвакуироваться сами и вывезти святыни.
Снова захожу в храм, хочу поговорить с Юлией и подать записки для следующей службы, узнаю от неё, что сёстры теперь живут на Ларинке, там, где Свято-Николаевский кафедральный собор, что до войны в монастыре было пять монахинь, а сегодня вот только матушка Михаила и послушница Юлия в храме. Из-за того, что монастырь расположен близко к аэропорту, война в него тоже пришла 26 мая 2014 года, именно тогда начали стрелять, а 27-го мая было отдание Пасхи. Вечерняя служба проходила под звуки близких канонад, ещё два месяца жили монахини в монастыре, несколько раз был сильный обстрел, но выжили, а после 12 июля (праздник Петра и Павла) 2014 года, когда стало совсем опасно, вынуждены были эвакуироваться сами и вывезти святыни.
В древние времена лик Богородицы на Иверской иконе пронзили копьём, а в Донецке Иверский женский монастырь жестоко и зверски обстреливали из самых разных видов вооружения на протяжении долгого времени. Он такой и по сей день стоит, распятый, обстрелянный, но невероятно красивый, даже с этим разрушенным куполом и стенами в оспинах, потому, что те места, где Бог, они всегда красивы, а Бог неизменно там, где убиенные, но не там, где убийцы.