К моменту разгона роль палаточного городка была полностью исчерпана как протестное движение, как ступень развития протеста. Первый раз о том, что привезли в город рагулей, я узнал в конце 2013-го года. Не помню какой это был день, но мой исследовательский интерес к «кастрюлеголовой» фауне достаточно созрел, чтобы вместо сна я несколько ночей подряд шлялся по городу в поисках этих самых рагулей, о которых вопили к тому моменту уже все СМИ и ВК-паблики.

Быть может, я был невнимателен, или они ночевали в общежитиях (за которыми, к слову, позже было установлено наблюдение) — однако единственное, что я увидел из не вполне вписывающегося в обыденность домайданного Николаева — это двух пьяных чудаков, которые пытались мусорником выбить окно в Детском мире на Советской. В тот момент, когда я увидел этих пьяных в стельку кадров, подумалось «Вот оно! Первый контакт человека разумного с рагулями!», но в итоге оказалось, что это два друга с Намыва, один из которых словил белку. Мои поиски были тщетны.

В первый раз я побывал в палаточном городке Антимайдана уже в феврале, причем произошло это случайно. Возвращаясь после работы по центру, я увидел огромную толпу народа, стоявшие вокруг памятника Ольшанцам. Выцепил кого-то из толпы, спросил, что происходит, мне вкратце описали ситуацию. К слову, ситуация накалялась, а я по глупости, из чистого интереса пробрался в первые ряды. Никаких стычек в тот вечер не было, но, как и тысячи николаевцев, я посчитал для себя важным если не находится там регулярно, то хотя бы приходить под вечер.

Я не обзаводился там друзьями, ни с кем особо не контактировал, не привлекал внимание. Наблюдая, слушая и обдумывая то, что там происходило, впоследствии я понял, что именно меня там привлекало. Сотни человек, а по вечерам даже тысячи, каждый из которых — твой соратник. Это был уникальный опыт социального поведения, противовес тем серым, унылым будням, унылым людям с мрачными гримасами, которые словно призраки изо дня в день мечутся по улицам, не замечая ничего вокруг. Приходя туда, каждый попадал из окружающего мира, где всем на всех плевать, в дружескую атмосферу какого-то безграничного единства. За исключением, наверное, тех бедолаг, которые по пьяни и по незнанке забредали ночью на «бочку».

Нас было много, наши идеи и взгляды нам казались прозрачны. В то время я даже подумать не мог о том, что кто-то из них может оказаться предателем, агентом спецслужб или просто бесталанной мразью, для которой вопрос перспективы политической карьеры и заработка был выше безопасности родного города, благополучия земляков и сохранения государственности.

Палаточный городок никуда не двигался, и ничего, кроме пустых обещаний и бредовых философствований от зачастую не самых харизматичных ораторов, мы не слышали. Когда узурпаторы власти и подконтрольные им бандформирования были готовы подавлять наш протест методом убийств и террора, большинство из участников антимайдановского движения, по моим наблюдениям, были готовы максимум к стычкам.

В итоге протестное движение погубила наивность, вера в государственность, иллюзия того, что для победы достаточно быть на «правильной стороне». Хотя нас всех объединяла борьба за сохранение государственности и противостояние понаехавшему быдлу, которое, не умея и двух слов связать даже по-украински, корчило из себя николаевцев, взгляды на будущее нашей страны у всех были разные. Кто-то топил за присоединение к России, кто-то за Новороссию, кто-то был коммунистом, другим больше доставляла Российская Империя, а иным — хоть усрись, но верни Януковича. Причем в большинстве своём, каждый был уверен, что именно его видение правильное.

Загнав протестную акцию на политическое поле, наши политические и идеологические враги были во множество раз опытнее нас на данной арене. Нам противостояли узурпаторы власти, каждый из которых не только редкостный мудак, но и искусный, изощрённый, беспринципный, подлый и изворотливый враг. Многие из них ещё со времён СССР варились в политическом котле и не понаслышке знали, как вести грязную «дипломатическую» борьбу.

С каждым днём, с каждой неделей, с каждым ложным призывом «бросить всё и срочно прийти в центр», живой силы у Антимайдана становилось всё меньше и меньше. Мы топтались на одном месте, тогда как с учетом нашей поддержки в обществе, нашей численности, нашими «договорняками» с органами власти (которые были готовы поддержать движение, если оно начнет представлять из себя что-то большее, чем редеющие ряды участников палаточного городка), мы могли «взять» город.

Когда пришло понимание, что Крымского сценария не будет, у всех опустились руки. Самые дальновидные из нас понимали, что противостоять системе может только система, а к апрелю захватившие власть узурпаторы ею уже стали. Тогда система была слабой, Киеву только предстояло методом террора, посредством люстраций и репрессий, руками «профессиональных патриотов» подчинить себе власть в регионах. Их армия была смешна, к ним относились как к клоунам, уже тогда их поддержка населения была мизерная, но чтобы там не говорили по украинским телеканалам, на территории Украины им противостоял только социум. Я не знаю, как в других городах, но полагаю, что будь в Николаеве 50-100 «зеленых человечков», область можно было бы взять, хотя без Херсона и Одессы это было бы абсолютно бессмысленно. Будь у подпольного сопротивления источники финансирования, российские кураторы, не говоря о профессионалах, присланных помочь, результатом противостояния были бы не рисунки на стенах, не сожженные машины, банкоматы и избитые «патриоты», а диверсии и масштабный, организованный саботаж с последующим вооруженным противостоянием.

Когда бесконечные хороводы вокруг да около памятника Ольшанцам, ежедневные крики в пустое ведро из матюгальников, отсутствие единой концепции и идеи, превратили тысячи участников митинга в сотни, киевские власти руками «профессиональных патриотов» и местных коллаборационистов нанесли один решающий удар.

По случайности я оказался там 7-го апреля. В мои планы не входило посещение лагеря, мне и самому к тому моменту уже надоело приходить туда каждый день после работы. Проходя возле ОГА, я увидел множество групп людей, которые стояли, общались, кто-то пил пиво. Меньше всего это было похоже на попытку захвата. Впрочем, я только на следующий день узнал, что к этому в тот вечер и призывали.

Тем же днём была провозглашена Донецкая Народная Республика. По большей части никто не представлял, что скоро начнётся полномасштабная гражданская война, хотя многие и понимали, что всё к этому идет, что начнётся волна убийств, репрессий и террора. Разгон палаточного городка показал, что правда — не залог успеха, что вчерашние киевские мятежники уже не кучка вооруженных отбросов общества, для которых Майдан — единственный шанс что-то существенно поменять в своей убогой жизни, а часть системы, а с системой, как я писал выше, может бороться только система. Спустя несколько недель начало собираться сопротивление, которое вскоре и стало подпольем Николаева.

До сегодняшних дней множество участников сопротивления покинули город, ещё часть сидит в тюрьмах, многие ещё в 2014-м уехали воевать на Донбасс, некоторые продолжили жить мирной жизнью — сделав вид, что ничего не происходило. К сожалению, есть и те, кто до сегодняшнего дня не дожил.

Нынче в Николаеве отчаянно пытаются переписать историю, рассказывая басни о том, как у бывшего памятника Ленину Майдан якобы изо дня в день стоял ещё с 2013-го года. Они умалчивают о том, что до 7-го апреля было и 25-е февраля, были десятки воплей о том, как местные жители, консолидировавшись, ловили в переулках и парках «понаехов», доступно «объясняя», что в Николаеве им не рады. Это неудобные факты, о которых сейчас принято умалчивать, равно как и то, что в тот, последний день палаточного протеста из тысяч остались сотни.