Нынешнее состояние российско-американских отношений находится на беспрецедентно низком уровне. Как это получилось и почему надежды на продуктивное взаимодействие с США при президенте Трампе не оправдались? Самый общий ответ на эти вопросы заключается в том, что после «холодной войны», периода соперничества двух сверхдержав, Россия и Америка вступили в эпоху, которую можно назвать «холодным миром».
Что такое «холодный мир»? Это такое состояние российско-американских отношений, при котором отсутствует открытая идеологическая конфронтация, и каждая из сторон оставляет за собой право в любой ситуации действовать с учетом только своих национальных интересов. При этом, однако, каждая из сторон, реализуя реалистический подход к международным отношениям, мотивирует свои действия идеалистическими целями. Таким образом, складывается то, что можно обозначить как тупик «идеал-реализма». Отношения становятся тем хуже, чем более возвышенны мотивы каждого действия сторон в конфликтной ситуации.
Это хорошо видно на примере Украины. Американская сторона (в лице топ-персон Администрации и Конгресса) фактически участвовала в государственном перевороте 22 февраля 2014 г, тем самым действуя в своих интересах и напрямую против национальных интересов России. Но обосновывала это действие поддержкой права украинского народа на освобождение от «коррумпированной диктатуры» Януковича. Ответ России – помощь Крымской автономии и Севастополю в проведении референдумов о независимости и поддержка русского меньшинства на Донбассе. Легитимность этих действий определяется ссылкой на право наций на самоопределение и защиту меньшинств от угнетения по национальному признаку.
В качестве ответа США ввели санкции против России за нарушение с ее стороны принципа нерушимости границ в поствоенной Европе и принципа территориальной целостности государства. Вполне логичный ответ России – напоминание США о казусе Косово, чью независимость от Югославии США обеспечили с помощью войны и признали просто по итогам голосования в парламенте автономии.
Ситуация «холодного мира» и «идеал-реалистического» тупика опасна тем, что при отсутствии признаваемого обеими сторонами арбитража и наличии права вето в Совете Безопасности ООН каждый конкретный конфликт имеет значительно больший потенциал эскалации, чем компромисса. Смысл этой эскалации в том, что конкретный конфликт между двумя странами подключает некоторые идеологемы уже постсоветского времени. И оказывается, что «холодный мир» идеологизирован не в меньшей, а, может быть, даже в большей степени, нежели «холодная война». Там у каждой стороны был один понятный враг – «Коммунизм» или «Империя Зла» для США, «Капитализм» или «Американский империализм» для СССР. Сегодня Америка оказывается в плену новых фантомных проекций вроде бы поверженного врага. Каковы эти новые идеологемы или фантомные проекции?
В частности, есть основания полагать, что внешнеполитическая стратегия США в отношении России явным или неявным образом базируется на идеологеме «презумпции победителя». Если Россия проиграла «холодную войну» (а развал СССР интерпретируется именно так), то соответственно и формат отношений с ней со стороны победителя не может быть равноправным. Как писал двадцать лет назад Збигнев Бжезинский в своей книге «Великая шахматная доска», посвященной первенству Америки: «Для Америки Россия слишком слаба, чтобы быть ее партнером, но, как и прежде, слишком сильна, чтобы быть просто ее пациентом». С тех пор и по настоящее время США, похоже, ориентируются на «слабую» Россию, воспринимая каждое ее самостоятельное действие как нарушение нормы, как вероломную попытку нарушить негласные правила постсоветской «игры».
Далее. В любой самостоятельной российской инициативе на постсоветском пространстве американский истеблишмент склонен усматривать симптомы возрождения советского «империализма». И поэтому воспринимает свою миссию по деимпериализации России как некую священную обязанность, как долг по отношению ко всем остальным бывшим членам Советского Союза. Эта идеологема также была в свое время сформулирована З.Бжезинским, который утверждал, что «акцент на "ближнее зарубежье” стал для России не геополитическим решением, а геополитическим заблуждением».
Наконец, несмотря на заверения президента Трампа о том, что Америка больше не собирается быть драйвером всемирной демократии и вмешиваться под этим предлогом в политические процессы других стран, в США по-прежнему жива и действенна еще одна идеологема. А именно, представление о том, что Россия – страна авторитарная и почти тоталитарная. А потому все действия ее как во внутренней, так и во внешней политике заранее скомпрометированы. Антиномия «демократия – авторитаризм/тоталитаризм» перекочевала из учебников политологии в мозги американского истеблишмента таким образом, что позволяет изначально воспринимать себя «на правильной стороне истории».
Видимо, наличием этих скрытых идеологем (а не только чисто внутриполитическими обстоятельствами) можно объяснить тот антироссийский консенсус в Конгрессе, который привел к принятию закона о санкциях и фактически положил конец усилиям президента Трампа развернуть отношения с Россией в позитивную сторону. Поэтому можно сделать осторожный вывод о том, что фаза «холодного мира» в российско-американских отношениях – это надолго. Идеологические предрассудки с трудом поддаются рефлексии, и политические акторы не склонны от них отказываться даже тогда, когда они уже не приносят очевидных «дивидендов». Инерция закона «Джексона—Вэника» тому наглядное свидетельство.
В итоге мы получаем «холодный мир» как игру не с нулевой, а с отрицательной суммой: оба ее участника больше проигрывают, чем выигрывают. США уже вступили в прямой конфликт с лидерами ЕС (Германией в первую очередь) из-за покушения на обеспечиваемый Россией энергетический баланс Европы. И похоже, что проблема Украины, усугубляемая непримиримой позицией США по Крыму, вскоре усложнит ситуацию на американо-европейском треке.
Для России выигрыш во внутриполитической консолидации режима, вызванной санкционным давлением США, в значительной степени нейтрализуется ограничениями возможностей экономико-технологического развития страны. Но надо понимать, что никакие экономические трудности, вызванные «холодным миром», не заставят российские власти подчинить свою внешнюю политику требованиям США.
Есть ли перспективы у российско-американского сближения, и по какой модели оно может начаться? Основная модель – это единение перед лицом общего врага. И не случайно президент Путин именно пример антигитлеровской коалиции использовал в своей речи в ООН для того, чтобы предложить Западу (и США в первую очередь) союз в борьбе с международным терроризмом. Ситуация в Сирии показывает, что пока эта модель полноценно не работает.
Другая модель – объединение ради нейтрализации общих глобальных угроз. Прежде всего – противодействие распространению ядерного оружия. Но свежий пример КНДР показывает, что и это не получается. Позиция Трампа по Парижскому соглашению о климате показывает, что и на экологическом треке возможности сотрудничества минимальны.
Что же остается? Фактически только модель, предполагающая деидеологизацию «холодного мира» и конструктивное взаимодействие ad hoc в ситуациях, требующих совместного участия. Но в этом случае – мяч на стороне США.
Автор: Леонид Поляков