Антироссийские санкции, ставшие одной из многих, но и одной из важных, причин углубления финансово-экономического кризиса и политических противоречий в ЕС, послужили катализатором раскола европейских элит, который в конкретном британском случае привел к решению о сепарации Британии от единой Европы.
В конечном итоге те британцы, которые голосовали за выход, выбрали шанс восстановить собственное промышленное производство (британская экономика сегодня — это финансы, сфера услуг и IT-технологии), а также за рабочие места для подданных короны, а не для мигрантов из Азии и Африки.
Кто будет править бал — Германия или США?
Между тем эта проблема существует не только в Британии. Фактически весь ЕС обустраивается как рынок сбыта преимущественно германской промышленности (при участии Франции и Бенилюкса). Остальные государства, в том числе и так называемая старая Европа, все больше скатываются к колониальному статусу, замыкаясь на неэквивалентный обмен с Германией.
Периферия ЕС (восточные "младоевропейцы" и нищий юг) уже деиндустриализирована и переведена в режим узкой специализации (выращивание конкретных сельскохозяйственных культур, первичная переработка, поставки сырья, сфера услуг, включая туристический бизнес).
Промышленное производство не просто сосредотачивается в Германии. Германские предприятия практически захватили рынок ЕС (он для них уже тесен) и пытаются активно играть на глобальных рынках.
Собственно, американская глобальная игра, имеющая целью блокирование российско-европейского (по факту российско-германского) экономического сотрудничества, вызвана не только желанием маргинализировать Россию как военно-политического конкурента, но и подавить Германию (во главе ЕС) как потенциального экономического конкурента.
Впрочем, разница в германском и американском господстве для остальных европейских стран (при сохранении существующей модели ЕС) невелика. В первом случае метрополией ЕС будет Германия, эксплуатирующая остальные страны Союза как колонии. Во втором случае бенефициаром будет Америка, а ФРГ станет такой же колонией США, как весь ЕС, и должна будет пройти процесс деиндустриализации.
Так или иначе, но большая часть Европы (или вся она) оказывается в состоянии сегодняшних стран третьего мира, являющихся (каждая в отдельности) узкоспециализированным придатком мировой экономики, существующим в условиях неравноценного обмена. То есть ресурсы будут постоянно уходить из этих государств.
Они будут становится все беднее, без шансов вырваться из замкнутого круга.
Чем это заканчивается — мы можем проследить на политических судьбах африканских государств, большей части Азии и Латинской Америки. Перманентные гражданские войны и государственные перевороты являются естественной реакцией доведенного до крайности общества на систему, не обеспечивающую условия даже простого выживания, изменить которую при помощи внутриполитических механизмов общество не в силах.
Будет ли европейский рынок подконтролен американской или германской промышленности — шансы реиндустриализации стран в рамках существующей системы отсутствуют. Для вновь создаваемых предприятий просто не будет доли уже разделенного рынка. При этом монополист всегда сможет пару-тройку лет поработать в убыток, демпингуя на рынке, даже если каким-то чудом кому-то удастся запустить конкурентоспособный бизнес.
То есть, даже в идеале, отказавшись от Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (TTIP) и сохранив собственную промышленность, ЕС разделится. Это будет богатая промышленная часть (Германия, при возможном младшем партнерстве Франции и Бенилюкса) и нищая колониальная периферия (остальные страны), не имеющая никаких шансов восстановить сбалансированную экономику.
Сходные процессы идут и на постсоветском пространстве
До 2013 года это было не так очевидно и по крайней мере обратимо. Лоббировавшийся Россией проект Таможенного союза предполагал сохранение и восстановление производственных мощностей в бывших республиках. В определенной мере американцы, упрекавшие Россию в попытке воссоздать Союз посредством ТС, были правы. Только речь шла не о реставрации политической надстройки (единого государства), а о воссоздании экономического базиса — единого хозяйственного комплекса.
Украинский кризис окончательно похоронил эту идею. Ни Белоруссия, ни Казахстан не обладали достаточным кадровым и технологическим потенциалом для замещения всех потерянных на Украине производств. К тому же (и это главное) в условиях обострившихся глобальных противоречий Россия не могла себе позволить зависимость от импорта стратегически важных комплектующих с территории других (пусть и союзных) стран.
Руководители приходят и уходят, бывшие союзники становятся оппонентами или вступают в другие союзы, а оборонный сектор, да и остальная промышленность должны выпускать продукцию независимо от политической погоды.
Поэтому в рамках программы импортозамещения, которая в военной и высокотехнологичной сферах началась за годы до того, как была официально объявлена, строительство дублирующих предприятий происходит на российской территории. Сегодня в российском ВПК почти (за небольшими исключениями) создан замкнутый цикл.
Бывшие советские предприятия, размещенные в союзных республиках, больше не нужны. Даже если их каким-то чудом удастся возродить из руин, свою долю рынка они утратили значительно надежнее, чем польские производители яблок и турецкие торговцы помидорами.
Москва может закрывать глаза на "белорусские устрицы", но на украинских николаевских верфях точно не будут строиться "белорусские ракетные крейсера" и "казахстанские авианосцы" для российского флота.
Фактически, хоть и по другой причине, нежели в ЕС, на постсоветском пространстве мы имеем дело с теми же процессами, что в Европе. Если до распада Союза индустриализация национальной периферии происходила за счет средств РСФСР, то ныне на пик вышел процесс реиндустриализации России, сопровождаемый деиндустриализацией национальных республик, кроме Казахстана и Белоруссии, сумевших сохранить большую часть советских промышленных мощностей и вписаться в российские производственные цепочки.
В связи с процессом деиндустриализации трудности испытывают Туркменистан и Узбекистан. Запасы энергоносителей и возвращение к монокультурному сельскому хозяйству, в целом обеспечивающему продуктовую безопасность, оказываются недостаточными для обеспечения социальной стабильности в обществе, переживающем демографический взрыв.
Нашествие беженцев
Бывшая промышленная Украина в новом формате просто не в состоянии прокормить свое население. Из 45 миллионов имевшихся до переворота граждан в сельском хозяйстве было занято около 7 миллионов, что вместе с семьями составляло 14,5 миллиона человек, проживающих в сельской местности. По оценкам украинских правительственных экспертов (дававшимся в 2009-2012 годах), после реализации предусмотренных соглашением об ассоциации с ЕС реформ должна была произойти латифундизация сельского хозяйства. Мелкий и средний производитель (фермеры) не мог выполнить все требования соглашения и должен был разориться. Всего в сельской местности должно было остаться 2-3 миллиона работников (до 5-6 миллионов, если считать вместе с неработающими членами семей). Около 10 миллионов человек должно было быть вытеснено в города, где для них тоже не было работы.
После переворота постоянное население Украины сократилось примерно на десять миллионов человек. Из них с Крымом и ДНР/ЛНР было потеряно только пять миллионов.
Политическая эмиграция невелика и насчитывает в лучшем случае несколько десятков тысяч человек (включая беженцев из районов военных действий, не вернувшихся домой). Около пяти миллионов — трудовая эмиграция, и этот процесс набирает обороты.
Ранее для украинских гастарбайтеров были открыты два направления — ЕС и Россия. Кризис в ЕС западное направление практически закрыл. Работы становится все меньше, а местных жителей, готовых выполнять ранее "непрестижную" работу за ранее "унизительные" зарплаты, все больше.
Трудовая эмиграция с Украины все больше концентрируется на российском направлении и вливается в более ранние потоки мигрантов из Средней Азии и с Кавказа, которые также обещают только расти.
Пока еще административными методами сдерживают своих потенциальных трудовых мигрантов Узбекистан и Туркменистан. Но это не может тянуться бесконечно. Если не обеспечить отток созданного демографическим взрывом "лишнего" населения, для которого нет работы, то (с учетом того, что большая часть "лишних" людей приходится на долю молодежи) социальный взрыв обеспечен. В государствах, где стабильность и так поддерживается не без труда, такое накапливание пара грозит не сорвать крышку котла, а разнести на куски сам котел.
Вариант снижения социального напряжения один — открыть шлюзы трудовой миграции. Направление тоже одно — Россия, в которой не просто полно работы, но построенные и строящиеся предприятия притягивают все более-менее квалифицированные кадры. Следовательно, для мигрантов открываются неквалифицированные вакансии.
Уже в ближайшем будущем мы можем ожидать резкого (в разы) роста потока трудовых мигрантов в Россию. Причем отменить причины, вызывающие эту миграцию, мы не можем. Процесс реиндустриализации России и импортозамещения — не прихоть, даже не бизнес, как у Германии с ЕС, — это вопрос безопасности (а то и существования) государства.
И снова о пространстве от Лиссабона до Владивостока
Итак, по разным причинам на постсоветском пространстве и в ЕС идут сходные процессы индустриализации центра и деиндустриализации периферии, и они не могут быть остановлены.
Результатом этих процессов будет дестабилизация беднеющих стран периферии и резкое увеличение потока трудовых мигрантов в благополучные страны. В данном случае в Россию и в Германию, что, в свою очередь, приведет к росту социальной и межэтнической напряженности, а также угрозы терроризма в этих странах и также будет стимулировать их дестабилизацию.
Британия попыталась решить для себя данную проблему путем выхода из ЕС и закрытия острова от мигрантов. Ни Германия, ни Россия не имеют возможности закрыться подобным образом. Придется изыскивать другие способы решения проблемы, и желательно методы согласовывать, а усилия координировать. Потому, что если Берлин и Москва попытаются решить проблему эгоистично — каждый для себя, то успех одного будет автоматически означать резкое усиление потока мигрантов к другому.
Один из эффективных способов решения (который побочно сможет решить и проблему целостности Евросоюза) — ускоренная реализация идеи создания единого экономического пространства от Лиссабона до Владивостока — симбиоза ЕС и ЕАЭС.
Впрочем, до сих пор ни Германия, ни Европа не проявляли достаточную адекватность для реализации подобного глобального проекта.