Можно долго перечислять философов, приложивших руку к рационализации естественного права, источником которого богословы Средних веков (например Фома Аквинский) считали Божественные установления, заветы и истину, однако мы ограничимся указанием только одного имени, поскольку оно неразрывно связано с историей французской революции.
Именно ее следует считать фундаментом, на котором было возведено здание доброго классического либерализма, выродившегося естественным образом в современную теорию политкорректности, фактически провозгласившую преферентным субъектом истории различные этнокультурные, сексуальные и религиозные меньшинства.
Начало рационализации естественного права, выведению его из области богословия, положил еще в XVII веке Гуго Гроций. Но, пожалуй, наиболее полное выражение рационалистическое обоснование нашло веком спустя в трудах Жана-Жака Руссо. В своей работе «Общественный договор» он с позиций самого радикального индивидуализма сформулировал основы идеального общественного устройства.
Понятно, что многие либеральные институции, возникшие в течение нового и новейшего времени, не являются заслугой Руссо. Они стали плодом коллективной мысли, но одно несомненно – именно французский мыслитель вывел свободу из человека и его воли, лишив естественное право всякой связи с трансцендентным.
Несмотря на то что впоследствии немецкие философы Кант и Гегель попытались восстановить родство права с потусторонним разумом, именно теория Руссо легла в основание грандиозной конструкции либерального представления о мироустройстве.
Если источником права считается свобода и воля человека или народа как сообщества отдельных индивидов, то по сути мы имеем дело с подменой – не с естественным, а с позитивным правом, которое считает все правовые формы временными и проистекающими из меняющихся обстоятельств и требований момента.
Убежденность французских просветителей в том, что человек по своей природе позитивен и тянется к добру, а потому в перспективе он может лишь улучшать законы, подтягивая их уровень к своему естественному состоянию, собственно, и является тем семенем, из которого выросло дерево либеральной мысли.
Между тем далеко не все рационалисты, участвовавшие в расширении границ позитивистского подхода к вопросу, были уверены в комплементарном по отношению к истине характере человека.
Джон Локк, например, был уверен, что человеческое существо – это tabula rasa, чистая доска, на которой опыт выводит чистые письмена, определяющие в дальнейшем культурный и социальный рельеф общества. Томас Гоббс, напротив, считал, что человеческая воля зла и стремится к «войне всех со всеми», а потому нуждается в учреждении государства, как силы, способной ограничить ее произвол.
Тем не менее вера в имманентного симпатягу позволила либерализму отринуть всякие сомнения в том, что человеку можно доверить стать центром вселенной и сделать его источником всяческого права. Нет сомнений в том, что провозглашение прав и свобод человека высшей ценностью и стало доктриной, пронизавшей своей энергией и убежденностью все общественное устройство европейского мира.
В тот период, когда в Европе шла борьба с еще очень живым и практически всемогущим абсолютизмом, государствами и монархами, не желавшими считаться с правами собственных граждан, влияние этой доктрины было, несомненно, весьма позитивным, поскольку оно позволяло расширять границы гражданских свобод и формировать институты, встававшие на их охрану.
Однако родовые травмы руссоистской концепции должны были рано или поздно проявить себя в искажении взгляда на государство, как на плод общественного контракта, когда в учреждении государственного устройства должен участвовать исключительно один только человек, не связанный высшим, потусторонним императивом.
Индивидуализм требовал, чтобы поле человеческих отношений было максимально свободно в обеспечении потребностей природы человека, настаивая на том, что регулятором общественной жизни может выступать естественный закон. В экономике это «невидимая рука рынка» Адама Смита или принцип Laissez-faire, сформулированный тем же французским Просвещением и декларирующий полное невмешательство государства в экономическую жизнь. В итоге этот подход привел к тому, что любые потребности человека, кроме желания совершать действия, наносящие прямой вред жизни и собственности другого существа, были объявлены легальными и требующими правового утоления.
Христианский взгляд видит двойственность человеческой природы, которая одной своей стороной устремлена в небо, другой постоянно срывается в пропасть. Чтобы удержаться, человеку, мир которого лежит во зле, а правителем его является властелин ада сатана, необходима божественная помощь, рука Господа, которая удержала бы его от падения.
Такой рукой следует считать Священные писание и предание, Церковь как общности верующих всех времен, сила святости умудренных и просветленных Божественным откровением. Либерализм же отдал власть над вселенной человеческой гордыне, человеческим естеству и самости.
#{author}Поначалу добро в понимании просветителей было вполне христианским по своей природе, хотя и отсоединенным от своих религиозных корней. Искажения и фантазмы в направлении окончательной победы индивидуализма накапливались веками.
Отсюда и растут ноги у современного европейского права, перешедшего от формирования государственных структур, которые наиболее полно учитывали бы общественные потребности, к проблемам обеспечения прав разнообразных меньшинств. В некоторых случаях это вполне действенная и позитивная практика, когда речь идет о сохранении особенностей и традиций национальных культур.
Но в целом борьба за признание однополых браков, нежелание видеть в радикальном исламе врага цивилизации, предоставление преимущественных прав национальным группам, не готовым к их рациональному использованию, перекос в понимании соотношения миссий мужского и женского в пользу их бессмысленного и бездумного уравнивания ведут к окончательному вымыванию из основ западного устройства начал христианской культуры.
Это, в свою очередь, приводит к разрушению тех ценностей, существование которых не зависит от человеческой воли, а прописано в Божественном уставе, предлагающем свой регламент жизни Божественного творения – семьи, сострадания, взаимопомощи, желания и умения ценить чужое как свое.
Индивидуализм как основа либерального взгляда на мир заканчивается тем, чем и должен был – торжеством человеческого хотения, направленного уже на предметы, призванные легитимизировать самые темные стороны его природы.