Есть у войны такая особенность – все делить. Она делит жизнь на состояние «до смерти» и «после нее», она делит человека на того, кем он был, и того, кем он никогда бы не стал, если бы не война. Она делит человеческие поступки на войне пригодные, и с войной несовместимые, или в войне неуместные. Она делит страны, она делит общества, она делит сознание. Она не всегда делит надвое – иногда она дробит, как дробятся кости от прямых попаданий пуль, или осколков, и никогда потом не становятся полноценными, даже срастаясь. Правда, люди, в медицинском смысле подкованные, говорят, что в месте срастания кости образуется костная мозоль, которая даже крепче самой кости, и в этом месте кость повторно не ломается. Видимо, это относится к здоровому и способному к регенерации организму, в котором сполна и тяги к жизни, и жизненных сил, но даже и для такого организма случившееся не проходит бесследно, напоминая о себе в плохую погоду. Люди же старые и больные, как правило, и вовсе не так успешно справляются с такой бедой, оставаясь, зачастую, инвалидами на костылях или каталках.

Наша война разделила на части Украину: и в территориальном смысле, и во всех остальных. Сознание украинского общества напоминает цветной калейдоскоп, состоящий из осколков, которые на просвет образуют причудливые сплетения. Кто-то, как многие люди на Донбассе, с трудом уже причисляют себя к украинцам, стыдливо доставая синие украинские паспорта для удостоверения личности. Для большинства украинцев война стала своей персональной линией Мажино, разделившей в их сознании понятия некогда близкие и тождественные. Кто-то от такой вивисекции вдруг ощутил в себе прилив украинской самоидентификации, кто-то просто растерялся в этой новой реальности, утратив что-то понятное и привычное, и не приобретя ничего взамен. А кто-то, по-прежнему, носит в себе ценности родом их советского детства, не найдя для себя в современной действительности ничего, что могло бы соответствовать его запросам и потребностям. Метаморфозы в сознании украинцев происходили синхронно с колебаниями напряженности на линии фронта, пока это, поначалу страшное и непривычное для Украины дело, не стало обыденным. Теперь синусоида несколько выпрямилась, стали более четко определенными настроения и тенденции – за что вечная хвала, безусловно, милой украинской пропаганде, такой гуманной и миролюбивой.

Я помню, когда интенсивные бои уносили сотни жизней в день на одном только рядовом участке войны. Украинские солдаты гибли в количествах, на порядки больших, чем наши – они или наступали, что всегда затратнее, или бежали под огнем, или перемалывались в котлах. И тогда украинское общество, не знавшее ни Чечни, ни Карабаха, ни других горячих точек после Афганистана, вдруг столкнулось со страшными последствиями войны, и даже замалчивание официальными властями масштабов трагедии не помогало справиться с ощущением сюрреалистичности картины, отображавшей, как некогда мирный и дружелюбный народ стал вдруг остервенело уничтожать своих же, обильно заполняя кладбища могилами с табличками, на которых конечной датой стояла цифра 2014. В тот период общество, даже не смотря на усиливающуюся пропаганду, не смогло преодолеть барьер бесчеловечности, и в большинстве своем выступало за прекращение войны, преодолевая вопли «патриотов», ратовавших за войну «до победного». Что там говорить: даже украинские офицеры, настоящие, кадровые, во многом советские, по «солдатской» связи поддерживая отношения с нами, не раз и не два проговаривались о том, как они измучились морально отправлять цинки с телами погибших их женам и матерям.

Но процесс затянулся, мир –не – мир стал привычным, количество поступающих в больницы и морги сократилось, а пропаганда, напротив, качественно и количественно выросла – и ужас отступил, сменившись убежденностью, что только так, как диктуют украинские сми, и можно воспринимать действительность. Кто-то борется, не поддаваясь очарованию упрощенчества и стереотипов, кто-то пытается быть объективным, кто-то сетует, что в свое время рискнули прибегнуть к «последнему доводу королей», вместо того, чтобы пойти путем политических способов урегулирования, кто-то по-прежнему верещит о России и Путине, как об источнике вселенского зла, а кому-то наплевать, как и всегда. Стало заметно, правда, что усилилось вырождение старой политической элиты, а новая, заявившая о себе в майданный период, силы не набрала. Это говорит о том, что фаворитов нет, и ставить не на кого, а значит – впереди большая драка. Это, правда, к нынешней войне имеет весьма опосредованное отношение, но к будущей судьбе украинской территории – самое прямое. Не скажу, что я сижу и жду, когда Украина начнет разваливаться – это случится, или не случится помимо моей воли и ожиданий, хотя, нужно признать, что к текущему состоянию дел мы руку тоже крепко приложили, став одним из факторов углубления кризиса. Но для меня важнее не то, что будет представлять из себя политическая судьба Украины, а то, что будет представлять из себя состояние сознания украинцев к тому времени. И здесь тревогу вызывает то обстоятельство, что имея в своем распоряжении Донбасс, - и как средство, и как экспериментальную площадку, - Россия не сумела смоделировать правильную методику работы с нероссийским общественным мнением, примитивизировав донельзя свои подходы к пропаганде и выстраиванию внутриобщественных отношений на нашей территории. И если она проваливает экзамен на в миллион процентов пророссийском Донбассе, то что она будет делать с другими частями Украины, если политический кризис там приведет к развалу территории, и история даст шанс вернуть если уж не всю, то хотя бы значительную ее часть к пророссийскому курсу? Как она собирается переломить требовательное, взыскательное и заангажированное сознание украинца, не имея отработанных механизмов работы с ним?

Мы – это отдельная история. Изоляция и война поставили нас в прямую зависимость от помощи России, и с нами можно не деликатничать. Но если уже в отношении нас ощутимо урезаются вспомоществования – кризис не тетка, - то чем зацепить даже уставшего от дурости своих правителей украинца? Тем более, что хоть и в совершенно иных пропорциях, чем в Украине, но и в самой Росси не наблюдается консолидации общественного мнения относительно политики России даже на Донбассе. Даже если российские популярные общественники, такие, как Захар Прилепин, вынуждены говорить, что часть политбомонда России работает на интересы Донбасса, а часть – против, то что тут домысливать? Разделение очевидно и по принципиальным позициям, и по частностям. Похожие тенденции начали зарождаться и у нас, на Донбассе, после того, как курс, выбранный для нас нашими высокими друзьями, стал очевидно диссонировать с мотивациями, поднявшими народ на борьбу. Это как езда на велосипеде и упражнения на велотренажере. Вроде бы, и механика похожая, и усилия почти одинаковые, но в первом случае ты едешь, а во втором – имитируешь езду. Не припоминаю, чтобы мы затеивали что-то только ради того, чтобы себя утомить – мы стремились к движению и развитию, а не к бегу по кругу. Но когда случилось не взятие Мариуполя, - стало понятно, что над нами довлеют иного рода законы, чем те, что мы себе бегло набросали. Этому не стали из "деликатности" придавать значения публично, но именно с этого события началось сворачивание всех наших планов и замыслов. Просто оказалось, что эти планы и замыслы были только нашими. Под «нашими» я понимаю всех, кто влез с головой в события на Донбассе, независимо от прописки и гражданства.

Все пережитое нами привело к тому, что война и нас поделила на категории и сословия. Мы не можем и не будем думать и рассуждать иначе, чем мы это делали вначале, но появляется, и не в последнюю очередь благодаря отступничеству наших бывших товарищей, вкусивших сладостей, другое настроение в обществе, далекое от патриотизма и свершений. Поляризация общественного сознания была всегда – это было видно даже по социальным сетям во все периоды, но создание условий для ускоренной деградации подъема, измельчания порывов и капсулирования в маленьком мирке удельного княжества, где можно чувствовать себя хоть условными, но хозяевами – началось в последнее время. А потому нужно этому препятствовать всеми силами, проявляя твердость и предполагая, что на этом этапе история не заканчивается. Мы должны четко себе представлять, что нас может постигнуть участь временщиков, а может, нам уготована роль более значимая. Что мы можем сделать сейчас, когда на крутом подъеме история сбила дыхание и остановилась? Мы должны сохранить потенциал, провести работу над ошибками, и не допустить, чтобы наши общие усилия и жертвы стали в результате приобретениями небольшой кучки «заинтересованных лиц», для которых их борьба уже закончилась, и, напротив, которым крайне невыгодно, чтобы что-то получило развитие.

У каждого судна есть свой класс. Есть суда речного класса, есть класса река – море, а есть каботажники, которым не разрешается отплывать далеко от берега. К последней категории я отношу всех тех, кто сегодня, считается, чем-то здесь управляет. Им страшно оторваться от привычных для них категорий и ценностей, полагая, что хоть маленькое, но свое – все же лучше. Они бояться вхождения в состав России, отчетливо понимая, что там они станут никем. Они уже и говорят сейчас: а что вы от нее ждете, что она вам даст? Безусловно, застой в развитии на всех действует не ободряюще, но жизнь вообще непростая штука, - но мы же живем? И даже больными и старыми хотим продлить ее хоть на день. Что мы понесем дальше, когда история восстановит дыхание? Вы же понимаете, что дальнейшая судьба даже Украины зависит от того, что мы здесь соорудим? Они, там, у себя на Украине, не смогли и не смогут создать ничего путнего из всего того нагромождения из хлама, которым они завалили страну. Они даже во время майдана не имели шансов, потому что ими управляли и манипулировали, разрешая им кричать и бить по пустым бочкам, пока время не пришло. На Донбассе все было не так – и потому они бесятся, а мы должны это понимать, и беречь это зерно вопреки всему. И пусть общественное сознание пока дробится, но придет время – движение продолжится, и тогда все, кто не скис и сберег силы, смогут найти им применение, и увлечь за собой остальных.

 

Автор: Александр Ходаковский