НАТО после саммита в Варшаве развертывает на своих восточных рубежах новые части. О вступлении в Североатлантический альянс подумывает Финляндия. На север Сирии под предлогом борьбы с «Исламским государством» (террористическая организация, запрещенная в РФ) вторглись турецкие части и завязали бои с курдами. В Донбассе с каждым днем все активнее идут перестрелки.
В Киеве все громче звучат голоса сторонников «партии войны». В обстановке повышенной секретности украинское Минобороны запустило подготовку к седьмой волне мобилизации. По Украине ходят смутные слухи о поспешной отправке членов семей сотрудников российских дипмиссий на Родину. На юго-западе России во всю мощь громыхает внезапная проверка боеготовности войск. Причем, по словам министра обороны Сергея Шойгу, эта внезапная проверка, выгнавшая «в поле» десятки тысяч человек и тысячи единиц военной техники, — лишь прелюдия к запланированным на сентябрь еще более масштабным учениям «Кавказ-2016».
То, что данная военная демонстрация — месседж Москвы киевским «ястребам», сомнений нет. Тем более что у России впереди — «выборный» сентябрь, на время которого Москва явно хотела бы обезопасить себя от внезапных кризисов в Донбассе и на крымской границе…
Событий в мире много. Но российских граждан в первую очередь интересуют, конечно, те из них, которые происходят прямо у наших границ. В этом смысле вполне объяснимо, почему, вопреки всяческим «синдромам информационной усталости», новости с Украины вот уже два года устойчиво бьют в России все рекорды популярности.
Решение «донбасского вопроса» и «молдавизация» страны
Чаще всего люди дают публичные оценки грядущего в формате лозунгов: «Путин слил!», «Украина агонизирует!» и т. д. Более-менее обоснованные и структурированные точки зрения встречаются куда реже.
Например: «Так или иначе, через какое-то время со стороны киевского режима и стоящих за ним западных «эффективных управленцев» будет сделана попытка «окончательного решения донбасского вопроса», с массированным наступлением на республики, вмешательством России, «котлами», многими тысячами гробов, пришедшими в украинские хаты и т. д. и т. п. Вероятнее всего, последует выход ЛНР и ДНР к границам своих бывших областей и признание в таком виде республик Россией, прежде чем в «цивилизованном мире» поднимется дикий визг и начнется «процесс мирного урегулирования».
Или еще: «Война все равно будет, раньше или позже, это уже данность, поскольку для киевской хунты война — единственный способ сохранять власть и держать охлос в тонусе и страхе, дабы оный охлос не задавался вопросом, почему все так плохо. Итогом войны будет окончательное и бесповоротное расторжение всех связей с Россией — экономических, политических, личных, а также отказ от попыток восстановить контроль над Донбассом. Вместе с тем, огрызок Украины все равно ничего хорошего не ждет: по «рецептам МВФ» будут проведены «эффективные реформы», начнется «молдавизация» страны, то есть окончательная деиндустриализация и превращение ее в «аграрную державу» — точнее, аграрный придаток ЕС».
Как видим, на уровне серьезных размышлений никаких оптимистичных выводов в отношении будущего Украины не наблюдается.
Согласен с этим и заместитель генерального директора Института национальной стратегии Александр Костин:— Вы интересуетесь сценариями развития украинского кризиса? Стоит начать с важного, основополагающего утверждения — у Украины нет позитивных политических сценариев развития. Единственная и главная политическая повестка, которая сейчас объединяет Украину, — это идея войны с Россией. Радикализм главенствующей идеологии естественным образом усиливает радикальные националистические силы.
Надежды, что новый режим абсорбирует радикалов, не оправдались. Крайние радикальные группы продвигают себя как носителей новой государственной и национальной модели....
— Разве радикализм на Украине не пошел на спад после двух лет гражданской войны?
— Радикализм не только не пошел на спад, напротив, националисты успешно рекрутируют молодежь в свои ряды, оставаясь главной реальной общественной силой. Социально-экономическая ситуация стремительно регрессирует, развал правоохранительной системы и усугубляющиеся экономические проблемы породили невиданный до настоящего момента всплеск преступности — на Украину вернулся формат организованных и стихийных банд, которые рождают атмосферу хаоса и террора.
— Надо полагать, тут немалую роль сыграла пресловутая АТО…
— Боевые действия на юго-востоке Украины вызвали настоящую «эпидемию» моды на дешевое стрелковое оружие. Вооружаются все: криминал, националисты, региональные элиты. Государство стремительно теряет монополию на насилие и власть. Новые силовики в лице территориальных батальонов, «Правого сектора» (экстремистская организация запрещена в РФ — прим. ФАН), СБУ и МВД активно пытаются переделить теневой рынок (в первую очередь, контрабанду и теневые финансы), что породило острые конфликты с текущими бенефициарами в различных областях Украины. Пока попытки передела не увенчались полным успехом, что толкает все стороны к активному перевооружению и подготовке к будущим конфликтам. Отсутствие понятных правил игры и арбитров создает атмосферу борьбы всех против всех, что делает следующие криминальные войны — с участием силовиков, региональных «баронов» и националистов — делом недалекого будущего.
Украинское будущее: азиатское и безрадостное
— Куда идет Украина?
— Все варианты «развития» Украины можно условно поделить на два сценария — ичкерийский и пакистанский. Т. н. «ичкерийский» сценарий подразумевает постепенный развал государственности и единой юрисдикции на всей территории, а также развал экономики и социальной жизни, полное господство радикальных идей и сил в общественно-политической жизни, активное внешнее вмешательство. Подобную модель неуспешной государственности мы могли наблюдать в период 1996–99 годов на примере «независимой Ичкерии», которая выродилась в бандитский, террористический анклав и была поглощена Россией.
— Как выглядит «пакистанский» вариант?
— Второй сценарий, по типу опыта государственности Пакистана, подразумевает модель архаичного, дикого общества, живущего в постоянном конфликте «всех против всех», при сохранении тонкого слоя правящей элиты (которая функционирует при активной поддержке извне), опирающейся на лояльных силовиков. При таком развитии присутствует ограниченный контроль территорий и сохраняется условная государственность на базе консенсуса с региональными элитами....
— Безрадостно. Что эти два варианта означают для России?
— Для России оба сценария не несут ничего хорошего. Но если «ичкерийский» вариант позволяет хотя бы частично управлять ситуацией и выбирать возможные сценарии участия, то т. н. «пакистанский» сценарий цементирует стремительно деградирующую Украину в виде нищей и очень опасной страны, чья главная государственная идея заключается в разрушении соседнего государства — по типу стратегического и тупикового противостояния Пакистана с Индией.
— Россия может как-то отгородиться от этого?
— Увы, но самоустраниться в обоих случаях невозможно. Украина имеет четкий вектор разрушительного действия — на Россию, и это вынуждает российское руководство к действию непрямым способом, в том числе через деловые, общественные и культурные коммуникации и инфраструктуру. Однако сейчас прошлая, украинская ткань общества разрушается, нет и привычных связей между бизнесом, региональными и столичными властями, а также центрами интеллектуальной и общественной жизни. В итоге становится еще более актуальным запрос на новую инфраструктуру отношений.
Ждет ли нас российско-украинская война?
— То, что у России с 2014 года возможностей влияния на Украину стало существенно меньше, это, по-моему, никем не оспаривается.
— Россия переживает сложный период интеграционных преобразований, связанных с присоединением новых территорий.
Отлаженных механизмов интеграции у РФ нет, и аналогов подобных процессов в современной истории тоже нет. Одна из главных проблем интеграции заключается в отсутствии на Украине пророссийских общественных платформ, кадровых центров, на которые можно было бы опереться.
— Вряд ли можно ожидать, что у России будут шансы такие пророссийские общественные платформы сформировать в ближайшем будущем. Раз так, то, с учетом набирающей силу украинской «партии войны», каковы ближайшие перспективы российско-украинских отношений? Неужели война?
— Война — это один из способов достижения поставленных целей, самый дорогой и зачастую самый невыгодный. Сейчас Украина, как совокупность территорий, — это обуза как для России, так и для Европы. И эту обузу, как горящую картофелину, перекидывают из рук в руки. Украина в текущей конфигурации не нужна России. Поэтому позиция Кремля заключается в том, чтобы Европа сама расхлебывала последствия своих же действий.
— А Европа, понятное дело, этого старается избежать.
— Можно ли считать, что проводимая сейчас внезапная проверка боеготовности ВС РФ — это попытка Москвы изменить текущий баланс сил в российско-украинском приграничье?
— Вполне. Одна из задач России заключается в создании «завесы силы», которая своей тенью прикрывала бы Донбасс. Другая, повторяю, — в строительстве широкой общественной пророссийской платформы на Украине. Предпосылки для этого есть — там все более усиливается вакуум власти, продолжается атомизация страны, и для местных «варлордов» Россия как сила станет намного важнее далекого Киева. Киев сейчас для региональных элит — это грабитель в лице батальонов Арсена Авакова и прочих новых сил, претендующих на своей кусок пирога в теневой экономике. А другой экономики на Украине сейчас нет.
— Давайте все же вернемся к вопросу о войне. Понятно, что такая перспектива крайне болезненно воспринимается в нашем обществе. И, тем не менее, возможна ли она в российско-украинских отношениях?
— Война в классическом понимании этого слова маловероятна — России, по моему мнению, на Украине не за что воевать. Число же провокаций, нацеленных на эскалацию конфликта, будет только расти. Чем слабее будет государственная власть на Украине, тем сильнее будет прогрессировать конфликтный потенциал внутри страны. И его всеми силами будут выталкивать за границы — в Россию. Вот в этом пространстве между двумя контурами и будет развиваться ситуация. Главная угроза России — это сужающееся поле действий.
— Главная угроза, но не единственная?