Об этом случае, который произошел со мной в Украине, на подъезде к белорусской границе, я уже рассказывал. Вернее я написал об этом пост, но тут же, уже через полчаса удалил его. Мне не удалось сказать то, что я сказать хотел. Было написано по горячим следам и слишком эмоционально.
И вот уже несколько дней я ношусь с тем не высказанным, или, вернее, не выписанным, странным чувством. Будто я хотел сказать что-то важное, и вдруг, прямо посреди разговора, забыл. Забыл и никак, во что бы ни силился, не могу вспомнить. Уже и собеседники смотрят на меня во все глаза, и готовы были бы помочь мне, но не знают чем, и мне становится настолько неудобно, что неудобно делается даже моим собеседникам. Разговор уже закончился или перешел на другие темы, а я так и продолжаю сидеть, как истукан, все силясь вспомнить, что же я хотел сказать такого важного и как я смог это важное забыть.
На подъезде к белорусской границе есть небольшой автомобильный карман. Такое себе место отдыха. Стоят беседки, лавочки и в стороне от них - зеленый деревянный туалет. Я вдруг почувствовал, что именно здесь мне и необходимо остановиться. Я повернул. Ни одной машины в этом кармане не было, но прямо передо мной, у первой же беседки, где остановилась моя машина, стоял человек. Вида он был странного.
Сразу я его не разглядел, разглядел только потом, только тогда, когда произошло то о чем я, собственно, и хочу рассказать, но мое подсознание зашевелилось сразу же. Я почувствовал опасность. Даже уже остановившись, даже уже отстегнув ремень безопасности, я подумал о том, что я совершаю ошибку, собираясь выйти из машины. Но вышел.
Выйдя из машины, я остановился и внимательно посмотрел на человека, стоявшего у беседки. Бомж – не бомж, селянин – не селянин, «черт знает что» - подумал я. Он смотрел прямо на меня. Я на него. Он не двигался. Я подумал, что он просто пьян. Еще я подумал о том, что лучше прямо сейчас сесть в машину и уехать. Но не уехал.
Человечек, стоявший метрах в тридцати от меня, был наголову меньше меня и весил, как на глаз, так раза в два, если не в три, меньше меня. «Справлюсь, если что»,- подумал я.
Я пошел в сторону зеленой будки. Человек стоял на месте, не двигаясь. Когда я уже возвращался, человек не двигался тоже, но когда я подходил к машине, он пошел в мою сторону. Шел он прямо на меня, ровно, немного пошатываясь, но, не сбивая шага. Вида он был странного.
Был он без шапки. Возраста неопределенного. Волосы черные, всклокоченные, свалявшиеся. Не то солома, не то высохшая трава была в волосах его. Борода его была черная и короткая, совсем редкая, вроде как плешивая. Седых волос у него не было ни в голове, ни в бороде. Сморщенные губы и ввалившиеся щеки были одного цвета – серо-зеленого. Все лицо его напоминало яму в земле.
Была на нем болоньевая куртка. Возможно, в прошлом эта куртка была коричневого цвета. Вся порванная, дырявая, местами она лохмотьями открывала черный от грязи синтепон. Спортивные штаны были заправлены в сапоги. Причем, сапоги были хоть и грязные, но добротные.
Левою рукой он натягивал полу своей куртки так, чтобы не было видно его правой руки. Он прятал правую руку и прятал что-то, что держал в этой руке. Я тогда еще подумал: «Вот будет смешно, если у него там пистолет».
Возник момент, когда я остро почувствовал опасность. Сейчас, когда я вспоминаю то мгновение, мне даже немного смешно, но тогда, в тот момент, я словно сжался в комок, и был готов действовать.
Странный грязный получеловек начал что-то бормотать. Я не мог ничего разобрать в его бормотании, и, одновременно с этими странными звуками, он отодвинул полу своей курки, и в его правой руке я увидел лезвие ножа. Это был настоящий самодельный нож. Такой нож, которым часто пользуются сапожники – с коротким лезвием, сделанный из ножовочного полотна. Ручка его была просто намотана изолентой.
Увидев нож, я сразу же решил бить. Но только я схватил его за правую руку, в которой он держал нож, как он, потеряв равновесие, стал падать. В нем совершенно не было ни силы, ни равновесия. Он падал так, как падают очень пьяные люди: заваливаясь, медленно, на сторону, цепляясь одной ногой за другую. Я даже растерялся от того, что произошло.
Упав, он продолжал что-то бормотать. Лежа на правом боку, бессильно пытаясь поднять свою голову, он шарил правой рукой по земле, будто отыскивая выпавший из его руки нож. Нож лежал прямо возле моих ног. Я поднял его и забросил в лес. И как только я собрался садиться в машину, этот странный получеловек вдруг посмотрел на меня и совершенно ясным голосом сказал: «Ну, хоть сигарет-то дай».
Не знаю, как вам и передать это. Мне было и смешно и как-то странно, я попытался смеяться, мне даже показалось, что я смеюсь, но на самом деле, я и улыбнуться не смог. Внутри меня, в самой груди что-то дрожало. Даже как-то больно дрожало. Так бывает, когда сердце прихватывает.
В кармане у меня была начатая пачка «Парламента». Я достал ее и бросил своему грабителю. Тот, даже не поднимаясь, достал сигарету, полез в карман своей куртки за спичками, и стал прикуривать.
Я сел в машину и поехал дальше. Дорога вновь вобрала меня в себя, и человек, лежавший на обочине и куривший мой «Парламент», тут же остался в прошлом. Остался странным и уродливым воспоминанием.
И вот уже несколько дней я думаю о том, что же это должно было произойти с человеком, какое горе с ним должно было случится, чтобы он человеком быть перестал?
Будьте осторожны, православные, путешествуя по стране, в которой много несчастных людей.