Если брать с истоков, то необходимо вернуться аж в армейскую службу, когда «молодой» призывник драил тряпкой уличный солдатский туалет, по неопытности загремев в наряд. И если кто из ваших знакомых будет бахвалиться, что не драил в свое время армейский туалет, то будьте уверены – он вычищал его с еще большим усердием, нежели мы тогда.
А кто действительно не драил – многое потерял в плане самоанализа и духовного роста. Для убедительности, над двумя «молодыми» поставили зверюгу-лейтенанта, то и дело отвешивавшего оплеухи. Где было мое Эго, сами знаете – в аду. Сознание скулило и ныло от того, как с ним обращаются, как его не уважают и как оно встанет сейчас и как даст сдачи этому зарвавшемуся лейтенанту. А над всем этим мини-спектаклем парил «я – истинный» и мне было в общем безразлично то, что происходит, потому что я знал, что эта ситуация яйца выеденного не стоит. Вот он, безжалостный момент разделения на я (как личность) и я (как сознание).
Теперь немного о другом туалете, уже иного толка. Где было мое Эго, не знаю, но я (как сознание) пустился однажды за «длинным рублем» и устроился работать не кем-нибудь, а оператором аварийно-восстановительных работ для сопровождения сливных участков. Красивое и витиеватое название на проверку оказалось профессией обычного слесаря, в обязанности которого, в добавок, входило периодически вычищать КНСку. Кто не в курсе – это такое место, куда стекаются все нечистоты из городских многоэтажек.
Проработал я там недолго, но именно сейчас, познакомившись с исконными знаниями, по достоинству оценил то, что там произошло. А произошло следующее – в одну из смен пришлось целиком облачить свое многоуважаемое тело в костюм ОЗК (по полной программе, то есть и с противогазом) и спуститься в самое настоящее адское подземелье. То есть в ту самую КНСку, из которой выкачали на время все нечистоты (для того, чтобы вручную стены и потолок избавить от сами-понимаете-чего). Там мои гордыня и вселенское Эго умерли окончательно и бесповоротно – но зато ожили легкость бытия и безмерное чувство юмора.
Следующий немаловажный эпизод – ежедневные походы в присутственное место, куда мы все с вами имеем несчастье забегать по нескольку раз на дню. К несчастью, потому что лично мне это уже порядком начинает поднадоедать. И вот как-то самим собой выработался режим похода в туалет, как «у утки» смеялся я тогда над собой. Но после – шутки в сторону, так как я окончательно понял, что организм живет какой-то своей отдельной жизнью. Время шло, ничего не менялось, и я укрепился в этом бесхитростном знании: я – точно не совсем только тело.
И уже в настоящее время, практикуя медитации, показался занимательным еще один момент. Старина Сократ в «Мирном воине» Дэна Миллмэна называл это «мудростью тела» – то есть абсолютно каждый ваш прием пищи и последующий поход в туалет напоминает чем-то приход и уход мыслей. Вот смотрите, что происходит – мысли приходят в голову, как и пища. Далее мы сортируем мысли, как и пищу: полезное, свежее и вкусное оставляем себе, живем этим на радость организма, а ненужное, плохое и дурно пахнущее вместе с такими же мыслями выводим с токсинами наружу. Мудрость тела.
И напоследок, еще один момент. Практикуя ежедневную всеобщую медитацию, у меня утреннее время всегда попадает на рабочие часы. Но упускать драгоценные мгновения тоже не хочется, и тогда я направляю свое тело в единственное доступное для уединения место – и вы конечно же догадались куда именно. И мне нисколько не мешает «уйти в Лотос» и прочувствовать миг единства то помещение, где я временно нахожусь. Потому что я же дух, а тело неважно где находится, так ведь? А сотрудники, рядом с которыми тружусь бок о бок несколько лет, уже привыкли, что их товарищ в одно и тоже время зачем-то на 15-20-25 минут закрывается в туалете. Ну, мало ли причин, ей Богу.
Поход в горы занял несколько дней. Автостопом я добрался до Фресно, оттуда на 101м автобусе до Сан-Хосе, потом в Пало-Альто. Мне трудно было поверить, что я по-кинул свой домик пару недель назад, безнадежным «кем-то».
Я распаковал вещи и поехал в Беркли, добравшись до знакомых улиц к трем дня, задолго до начала дежурства Сократа. Я припарковал машину около Пьемонта и по-шел прогуляться по кампусу. Недавно начался учебный год, и студенты были занятыми студентами. Я прошелся по Телеграф Авеню, наблюдая за продавцами магазинов, которые в совершенстве играли роли продавцов магазинов. Куда бы я ни приходил, повсюду — в магазинах тканей, в бутиках, кинотеатрах и массажных салонах — каж-дый человек бесподобно играл роль того, во что он верил.
Я двигался по университетскому городку, словно счастливый фантом, призрак Будды. Мне хотелось шептать людям в уши: «Очнитесь! Проснитесь! Скоро, тот человек, которым, как вы уверены, вы являетесь, умрет. Так что очнитесь сейчас и удовольствуйтесь этим знанием: В поисках — нет нужды; достижения — никуда не ведут. От них ничего не зависит, так будьте же счастливы сейчас! Поймите, Любовь — это единственная реальность мира, потому что все является одним Единым, а единственными законами есть парадокс, юмор и перемена.
Проблем никогда не было, нет и не будет. Оставьте свою борьбу и отпустите свой ум, выбросите свои тревоги и растворитесь в мире. Нет нужды сопротивляться жизни; просто делайте все наилучшим образом. Откройте глаза и увидите, что вы гораздо больше, чем вам кажется. Вы есть мир, вы есть Вселенная — вы сами и другие тоже! Это чудесная Игра Господа. Пробудитесь и воскресите свой юмор. Не волнуйтесь, просто будьте счастливы. Вы уже свободны!
Я хотел сказать это всем, кто встречался на моем пути, однако, если бы я попытался это сделать, они решили бы, что у меня галлюцинации, а может быть, я даже социально опасен. Я познал мудрость молчания.
Магазины закрывались. Через пару часов, на заправке начнется дежурство Сока. Я поехал в горы, оставил машину и устроился на каменном утесе лицом к Бухте. Я смотрел на далекие огни Сан-Франциско и мост Голден Гейт. Я был способен чувствовать все: гнездящихся вокруг лесных птиц, жизнь города, объятия влюбленных, прес-тупников за делом, социальных добровольцев, отдающих все, что они могли отдать. И я знал, что все это, все хорошее и плохое, высокое и низкое, мудрое и глупое, все явля-лось частью совершенной Пьесы. Все актеры играли бесподобно! И я был всем этим, каждой частичкой этого. Я созерцал этот бескрайний мир и любил его весь.
После полуночи я приехал на заправку; зазвенел колокольчик, возвещая о моем прибытии. Из тепло освещенного офиса, вышел мой друг, который выглядел крепким пятидесятилетним мужчиной, стройным, подтянутым и грациозным. Он обошел ма-шину с водительской стороны и, широко улыбаясь, сказал: «Залить полный?»
«Счастье — это полный бак», — ответил я, задумываясь о том, где же я слышал это выражение раньше. Что я должен был вспомнить?
Пока Сократ закачивал бензин, я помыл окна, затем поставил машину с обратной стороны заправки и вошел в офис в последний раз. Офис стал для меня святым мес-том — нехарактерным храмом. В тот вечер, казалось, помещение было наэлектризова-но; что-то должно было определенно произойти, но я понятия не имел, что именно.
Сократ вытащил из ящика большую тетрадь, потрескавшуюся и выцветшую от времени, и подал ее мне. В ней содержались записи, сделанные четким, ровным по-черком. «Это мой журнал — записки о моей жизни, со времен моей молодости. В ней ты найдешь ответы на все свои незаданные вопросы. Теперь она твоя — это мой по-дарок. Я отдал тебе все, что мог. Мой труд окончен, но тебе еще предстоит много работы.
«Чего я еще не доделал?» — улыбнулся я.
Сократ поднялся со своего кресла и точно поставил на стол свою кружку рядом с моей. Я взглянул на его руку. Она светилась, сильнее, ярче, чем раньше.
«Я могу помочь чем-нибудь?» — сказал я, думая, что у него расстройство желудка.
Я стал беспокоиться за него. Я чувствовал, что наш поход в горы здорово обессилил его, несмотря на это, его свечение было таким сильным, как никогда прежде. Как обычно, Сократ не укладывался в обычные схемы.
Я уселся на диван и стал смотреть на дверь, ожидая его возвращения. Я закричал сквозь закрытую дверь: «Эй, Сократ, ты сегодня светишься, как лампочка. Ты что, съел за ужином электрического угря? Я должен пригласить тебя на Рождество; ты будешь самым ярким новогодним украшением моей елки».
Прошло пять минут, еще десять. Я сидел, держа свой подаренный журнал в руках. Я позвал его, потом позвал еще раз, но ответом мне было молчание. Вдруг, я понял. Это было невозможно, но я знал, что это произошло.
Я вскочил на ноги и подбежал к двери, настолько сильно толкнув ее, что она ударилась о кафельную стену с резким металлическим звуком, который эхом отдался в пустой уборной. Я вспомнил вспышку света, несколько минут назад. Сократ, светясь, вошел в свою уборную и исчез.
Я долго простоял там, пока не услышал звон колокольчика и нетерпеливый сигнал. Я вышел и, механически, заправил машину, взяв деньги и отдав сдачу из собственного кармана. Когда я вернулся в офис, то заметил, что, выходя, не надел даже обувь. Я начал хохотать до тех пор, пока мой хохот не превратился в истерику, потом я притих. Я вернулся на диван, на старое мексиканское покрывало, уже почти истлевшее, и оглянулся: желтый, полинявший от времени коврик у орехового письменного стола, бак с питьевой водой; я смотрел на две кружки, свою и Сока, по-прежнему, стоявшие на столе, и, в последнюю очередь, на его опустевшее кресло.
«Ладно, Сократ, вот он я, между прошлым и будущим, снова болтаюсь между небом и землей. Что я могу сказать тебе, чтобы ты меня понял? Спасибо тебе, мой учитель, мой вдохновитель, мой друг. Я буду скучать по тебе. Прощай».
Я шел по обсаженным деревьями дорожкам кампуса, пересек ручей и, минуя тенистые рощи, вышел в большой город, продолжая Путь, по дороге Домой.