Только там и тогда я видел на улице столько велосипедистов. Причем все, как в том подзабытом Китае, в одинаковых стеганых курточках. Раньше «ватники» назывались, нынче, наверное, как-то по-другому – по-модному. Сейчас в Шанхае легче на трассе увидеть «Бентли», чем велик. А здесь целый поток. Забавно.
Берлин тоже приятно удивил. Все улицы в каких-то пакетах, обрывках бумаги, коробках.
В начале девяностых я засиделся в ночном кафе в Мадриде с одним испанским писателем. Он после второго литра сангрии горячо стал убеждать меня, что в Германии жить невозможно. Там, мол, мания стерильной чистоты, и выплюнуть косточку от маслины на тротуар – чуть ли не преступление. Ох, порадовался бы сейчас этому писатель! На тротуар уже можно выплевывать и выкидывать все что хочешь. Даже книги. Но об этом позже.
Еще я вспомнил одну вредную старуху из конца девяностых. Я тогда писал здесь работу для МИДа Германии о влиянии энерготранзитов на геополитику. Около моего дома стояло семь разноцветных мусорных ящиков. Поэтому транзит домашнего мусора на помойку стал сложнейшей логистической проблемой. Мусор надо было дома сортировать, а потом уже выкидывать строго в свой по цвету ящик. Я всегда путался, а старая карга, неотрывно бдящая на своем посту у окна, кричала в форточку мне свои замечания. Кончилось тем, что мусор я выносил только ночью в носках, чтобы не разбудить домовую смотрящую. Сейчас – лафа. Кидай что хочешь и куда хочешь. А карга, наверное, уже умерла от злобы на новый мир...
В общем, Германия действительно становится неузнаваемой, не дожидаясь даже Большой коалиции. Но коалицию мы все же с приятелем отметили, хотя и с приключениями.
Я сильно опоздал на встречу. Не мог расплатиться за гостиницу. У меня была как бы крупная купюра, а улыбчивый чернокожий портье молча показал мне объявление на ресепшн о том, что крупные банкноты не принимаются. Я ломанулся в соседнюю пиццерию.
Из вежливости заказал эспрессо и протянул двести евро. Маленький итальянец бросил мне бумажку обратно чуть ли не в лицо. Потом что-то долго кричал на сицилийском диалекте другому бармену. Я понял – надо уходить. И ушел подобру-поздорову, наверное, только потому, что в два раза крупнее задиристого бариста...
Короче, как-то добрался до своего приятеля. Хорошо посидели! Он был крайне воодушевлен: Германия меняется! В новом правительстве, взахлеб говорил он, министр иностранных дел будет от эсдэков, а не от «зеленых». Это же сенсация. Все будет по-другому. Я робко спросил, а не извинится ли новый министр за старого, который гарантировал в 2014 году мирный транзит украинской власти – путем выборов, а не переворота? «Нет, – жестко ответил мой друг, – власть меняется, но не настолько же радикально. Но страна все равно будет неузнаваемой».
Потом я в одиночестве зашел еще в одно кафе. Хотел все обдумать за бокалом доброго немецкого пивка. Присел. Барменша – морщинистая вьетнамка – дружелюбно объяснила мне, что немецкого пива нет: испортился автомат. Я взял тогда отличное бутылочное чешское. Правда, теплое: холодильник тоже барахлил. Подумал, а ведь прав мой приятель – неузнаваемой становится Германия. Хотел написать ему об этом на планшете из аэропорта. Не смог. В порту, к счастью, нет интернета.
К счастью потому, что здесь нельзя отвлекаться. Уже в момент регистрации поменяли терминал С на А. Полезно было пробежаться с вещами с полкилометра по морозному воздуху. (Schnell-schnell!). Но после регистрации объявили посадку все же в терминале С. (Schnell-schnell!) Полезно было...
Впрочем, я об этом уже говорил. Не говорил только о том, что объявления в порту дублируются на китайском языке. Был шанс повыпендриваться: я опаздывающим на московский рейс переводил с китайского. Зато в самолете много читал. Сейчас в Берлине книги выбрасывают прямо на улицу. (Когда-то сжигали, а сейчас просто выбрасывают.) Отлично! Я набрал целую сумку. Хотя жена была категорически против. Мол, лучше заполнить лимит багажа классными немецкими шмотками.
Но я ей рассказал про Большую коалицию, про книги Хаусхофера, которые я нашел на улице, в которых впервые обосновывается понятие «геостратегической глубины». Поспорили. Она говорит, что польские сантехники в Германии про глубину знают больше какого-то философа Хаусхофера. Женщина! Она не читала в подлиннике Хайдеггера, а я пил с его учениками. Хотя... Не узнаю Германию!