Так получилось, что в Дамаске мы поселились в огромной и нелепой вилле, заброшенной с начала войны. Здесь все покрыто желтой древней пылью,ее надувают осенние ветры с окрестных гор. Горы старые - устали жить. Печать тлена можно принять за "винтаж", но в нашей обители есть много чего по нынешним меркам - она непостижимо-комфортна.Есть привозная вода, которую перекачивают в бак из цистерны. Вода чистая и вкусная, амебы в ней не водятся, установили опытным путем. В вилле всегда есть электричество. Четыре раза в день происходит такая манифестация. Вдруг гаснет весь свет, минутная пауза, щелчки реле и во дворе запускается дизель. Сладкий и терпкий дым танковых сражений начинает затягивать в форточки. И не вспоминается от этого дыма ни Курская дуга, ни Висло-Одерская, ни прорыв к озеру Балатон. Вилла вся прокалена октябрьским солнышком, воздух сухой, как в духовке, которую забыли выключить после зажарки бараньей ноги. Эль-Саллюм, бросок на Тобрук. Англосаксы драпают в Каир, бросая на позициях надувные ванны. Лидируют итальянцы. Им страшно тяжело воевать: в одной руке мандолина, в другой - винтовка. Винтовка мешает играть, а мандолина - стрелять. Бежать им тоже очень тяжело и неудобно, судя по рядам белых крестиков у дороги от Эль-Аламейна до Александрии.
Проходы в минных полях, размеченные фитилями из солдатских шинелей, отжатых в соляре. Вместо плошек, овальные алюминиевые банки от немецкой тушенки. Сукно "фельдграу" (ночи-то, холоднющие!) стало угольно-черным от жирного синтетического газойля. Фитили тревожно пылают, механы на измене, но рулят. Офицеры не слезают с танков, тревожно всматриваются в темноту, стоя в танковых башнях.
Трупы здесь стремительно вздуваются за три-четыре часа, потом лопаются и через пару суток, на красной пустынной земле остается обширное пятно и плоская человекообразная лепешка в сморщенной форме. Ее можно взять под мышку, как раскладушку, и отнести на кладбище. Даже не противно, хотя запах есть, конечно. И мухи. Трупные мухи, которые стремительно набиваются в твою машину и хотят ехать дальше,с тобой, на новые пастбища... Тебя мутит от мысли, что эти пассажиры без плацкарты будут ползать по твоему лицу.Живому или мертвому - одинаково противно.
Странные грезы рождает утренний выхлоп дизеля, задутый в форточку твоей спальни. В этой спальне можно было бы уместить малый парадный зал какой-нибудь достойной и качественно-выродившейся европейской династии. Но, в нашем зале пусто. Есть люстра из хрусталя и меди,она может реально убить, если упадет на голову. И все. Только в углу стоит диванчик-оттоманка, продавленная в труху. Когда на нее садишься, ноги оказываются выше плеч. Женщинам в юбках крайне не рекомендуется. Хотя, откуда бы им тут взяться? Раз в два дня я подкладываю под подушки дивана картонки. Ночью центральная подушка сама выползает из-под меня, и я становлюсь на "мостик". Не просыпаясь, ловко запихиваю ее обратно.
Аль-Котес и Пу спят здесь же, на армейских сирийских матрасиках, 700 руп. за штуку в базарный день. Ночами в Дамасске очень тихо, лишь каждый час бьет сторожевая пушка с Касьюна: "Спите спокойно, жители Донасска!". И все спят, лишь иногда, звонко щелкнет по лбу храпуна резиновый шлепанец, запущенный меткой рукой товарища. Это называется "убить тигра". Мне Аль-Котес просто говорит ласково: "Димас, перевернись". Я моментально переворачиваюсь и перестаю рычать. Зимой, в Новоазовске, в промерзшем пансионате, который до кучи затопило осенним штормом, мне достаточно деликатно ткнули в спину, чтобы я крутанулся. Из этого толчка моментально соткался очень яркий и достоверный сон, документалка. Цветная и со звуком: осколок залетает под нижний край бронежилета на спине. Кровь выходит пульсируя, я силюсь рассмотреть: чего там? Вижу, что кровь очень темная, выворачиваюсь улиткой в своей бронированной раковине и вдруг понимаю, что начинаю стремительно слабеть... Не могу не пошевелиться, не могу даже позвать на помощь - сладко млею, проваливаясь в беспамятство. Крохотный обогреватель-кубик, выжег весь кислород в атмосфере, направил меня по темной тропе видений. Месяц назад в Песках, в это же место ранило Грэма Филлипса, и дьявольское наваждение собралось подобно бисеру на нитке. Я не захотел увидеть в этом сне пророчество или предупреждение, и правильно. У нашего Ордена потери были минимальные - только "Четырехсотые" и "Пятисотые" -описавшиеся и обгадившиеся.
Люди, которые здесь живут, оказали бы честь любому монашескому ордену, по критериям "упертость" , "желание странного", "неприхотливость", "патологическая адаптивность". Поесть один раз в день это не подвиг, а критерий профессионализма. И еще, все проживающие здесь, умеют ждать. Мало кому известно, что это необходимый навык для журналиста. Ждать. Ждать часами. Давать понять, что проще дать тебе все что ты хочешь - и это единственный способ с тобой распрощаться. Уметь победить в себе вот это желание резко встать, перевернув попутно столик с матэ, расплескав по полу зеленые нифеля похожие на подсохший коровий помет, и послать одних на хер, а других в звизду. В звизду, на самом деле страшное, сакральное проклятие. Ты отправляешь человека туда, откуда он пришел. В мир безглазых и немых сперматозоидов, возвращаешь к началу Бытия, расподобляя его личность на ничтожные фрагменты. Мы умеем это держать в себе, умеем превращать бешенство в некий духовный подвиг.
Все это накладывает отпечаток на взаимоотношения в коллективе. Все общее, но все на стороже. Пачка сигарет оставленная на столе, моментально обобществляется, как женщина в коммуне мистических анархистов. Зажигалки получают незадекларированные функции - они телепортируются из кармана в карман. В этих жестких условиях,не считается западлом угостить товарища сигаретой, не вынимая пачку из кармана. Прикуривать даем из рук или "от тычка". Закупка продуктов осуществляется коллективом. Готовят те, кто умеет. Лучшая приправа к еде - мольбы голодных. Поэтому, кто не умеет готовить - просто ест. Иногда, очень быстро. И если вечером в холодильнике еще лежал кусок пармезана, не факт, что он доживет до рассвета. И утром вы не будете макать ломтики сыра в блюдце с медом, ощущая на языке колкие хрусталики кристаллизированного молочного сахара. Нееет. Утром вы будете есть "бомж-пакет", если с майонезом - то большая удача ждет тебя в делах, верный добрый Знак. Ночами на охоту выходят "цейхгаузные крысы", ставят холодильник на колени и пируют в тишине, упиваясь своей безнаказанностью и легким чувством опасности.
Есть у нас подпольный "Комитет чистоты", у которого длинные руки. Помню, что в его последнем универсале сообщалось, что за превращение чайных чашек в пепельницы, всем пойманным на месте преступления хайванам (животное ишак на местном наречии), окурки будут тушится с размаху об лоб, втыкаться прямо в главную чакру.
Через месяц такой жизни, обостряется социопатия. Первый признак - человек уходит на балкон, и зажигает свечку. Сидит в полумраке, экран компьютера светится, как колдовское зелье в гнилой кадушке. Уйти есть куда - балкон опоясывающий виллу длиной метров сорок. Один раз Аль-Котес уснул в какой-то комнате с наушниками в ушах. Я поискал его, поорал и плюнул. Ранним утром он сам объявился на кухне, голодный и сонный. Здесь почему-то очень любят устраивать мероприятия в пять утра, чтобы закончить войну к обеду и отправиться к своим женам, у которых в складках пышных тел - жар пустыни.
Рассветы в Дамаске серенькие, невзрачные. Поганый растворимый кофе раздирает глотку. Мы курим и кашляем. Перебираем барахло: аккумуляторы, штатив. Комп заряжен? Шнурок для камеры мини-усб не забыть, скорее всего сразу поедем передаваться...
Бутылка с водой, пакетик кэшью, банка чипсов типа "Принглс", но местного производства. Три пачки "Житана" - хрен знает, когда вернемся. Бедуинский платок купленный еще в Бенгази. Им можно даже накрыться, как одеялом. Блокнот, айпад, айфон... В айпаде книги: Джозеф Конрад, Куприн, Белый "Серебряный голубь" - хлыстовские радения и поиски Бога через болезненную любовь с физиологией. Читаю сразу все, перепрыгивая с книжки на книжку. И центробежная сила мысли, превращает этот литературный хаос в замкнутую стабильную систему на манер колец Юпитера.Да-да, у Юпитера тоже есть кольца...