«Следовало бы рассмотреть современное явление, приобретающее все более патологический характер. Речь идет о русофобии некоторых русских — причем весьма почитаемых… Раньше они говорили нам, и они, действительно, так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д., и т. п., что потому именно они так нежно любят Европу, что она, бесспорно, обладает всем тем, чего нет в России. А что мы видим ныне?
По мере того, как Россия, добиваясь большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. И напротив, мы видим, что никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации, которые допускаются в Европе, нисколько не уменьшили пристрастия к ней. Словом, в явлении, которое я имею ввиду, о принципах как таковых не может быть и речи, здесь действуют только инстинкты, и именно в природе этих инстинктов и следовало бы разобраться», — делился он собственными размышлениями.
Строго говоря, историки и даже литературоведы оспаривают значимость этого события.
Во-первых, судя по некоторым сообщениям, слово «русофобы» уже ходило тогда в петербургских салонах, где культивировались споры между литературно-политическими партиями «западников» и «славянофилов». Скорее всего, оно не являлось изобретением самого Тютчева, а просто дошло до потомков благодаря его переписке — которая, кстати, сохранилась для истории в архиве Аксакова.
Во-вторых, важно правильно понимать контекст тютчевского письма. Он говорил в нем о хорошо известном в кругу его современников разговоре между выдающимися русскими писателями Тургеневым и Достоевским, который состоялся в германском Дрездене в августе того же года.
Достоевский описал этот разговор в письме еще одному знаменитому поэту Аполлону Майкову, рассказывая ему, что Тургенев противопоставил европейскую «цивилизованность» русскому «варварству», и призвал русских отказаться от своей национальности, чтобы слиться с «единой семье» европейских народов.
Естественно, славянофилы жестко критиковали такую позицию. Однако при этом, Тютчев отдавал должное писательскому таланту Тургенева, входил в близкий к нему кружок Белинского, а Аксаков даже состоял много лет в тайной переписке с его ближайшим другом Герценом,главным «западником» своего поколения. Внутренняя критика в своем сообществе имела мало общего с тем, что подразумевается под русофобией в наши дни, когда речь идет об агрессивной ненависти к России и русским, которая проявляется на уровне большой международной политики и в быту. А это, конечно, совсем не то, что имел в виду замечательный русский писатель Тургенев.
Между тем, эта, понимаемая в современном смысле русофобия, существовала еще задолго до тютчевского письма и хорошо задокументирована в различных источниках. Достаточно вспомнить широко известные в Европе книги французского маркиза Астольфа де Кюстина. «Я часто повторяю себе: здесь все нужно разрушить и заново создать народ…
Матерям здесь следовало бы оплакивать рождение детей более, чем их смерть… Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную другим народам в других странах Европы, какой бы ни был принят там образ правления», — писал де Кюстин, описывая «Московию» как огромную, но целиком азиатскую страну.
А еще ранее, в 1817 году, английский лорд Роберт Вильсон издал «Очерк военной и политической власти в России», пугая англичан российской угрозой для Константинополя и британских владений в Индии. Эта книжка произвела на английское общество такое сильное впечатление, что уже в середине века они «защищали Индию от русского Медведя» высадив войска на Камчатке и в Крыму, вместе с зачитывавшимся де Кюстином французами.
Эти книги опирались на еще более старые памфлеты, написанные польскими или шведскими авторами во время многочисленных восточноевропейских войн, они стали основой для всех будущих русофобских произведений — вплоть до гитлеровской пропаганды, которая использовала того же Кюстина.
К примеру, на него ссылался эсэсовец Эрнст Бакке, который составил заповеди для действующих на Восточном фронте солдат. «Русский человек привык за сотни лет к бедности, голоду и непритязательности. Его желудок растяжим, поэтому к нему нельзя допускать никакой поддельной жалости», — писал этот военный преступник, повесившийся позже в камере нюрнбергского суда.
Однако русофобия успешно пережила гитлеризм. Ведь ее взяли на поруки страны западного блока, противостоявшего СССР во время Холодной войны — вместе с воевавшими на стороне нацистов коллаборантами, среди которых были и украинские националисты. Именно они бережно хранили в эмиграции русофобские мифы о «недолюдях», «диких неполноценных азиатах» и «коварной и деспотичной восточной орде», чтобы в 1991 году перенести ее на территорию Украины.
Здесь все это легло в основу школьной программы, по которой четверть века учились несколько поколений украинских граждан.
Поэтому, не стоит удивляться тому, что сегодня русофобия является официальной идеологией украинского государства. И именно порожденная ей ненависть к жителям России и русскоязычных регионов, к русскому языку и культуре, к отождествленному с русскими советскому периоду истории, стала причиной кровавой бойни, которая стартовала в 2014 году. А затем способствовала тотальному наступлению на права русскоязычных и русскокультурных людей.
Достаточно почитать, что пишет сегодня о русских украинская пропаганда, чтобы понять — это говорит не Тургенев, а Вильсон и де Кюстин. Сегодня их слова и стереотипы повсюду повторяются европейскими и американскими политиками, которые везде видят русских хакеров и русских солдат, считая при этом необходимым постоянно вмешиваться в политику России и других стран. История не раз показала, что такое отношение грозит привести к новым, еще более страшным войнам, намек на которые тоже оставил нам Тютчев:
"Но меркнет день — настала ночь;
Пришла — и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь…
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами".