Вчера вечером режиссер Алексей Красовский, видимо, слегка напуганный повышенным вниманием (в том числе угрозами физической расправы), дал интервью оппозиционной «Медузе», в котором попытался оправдаться. И у него даже начало получаться, если бы не последняя пара абзацев.

Я считаю, что всем можно смеяться над всем. Уж тем более художникам и творцам. Мы играем в нашей песочнице, лепим куличики, и когда других людей возмущает, что мы лепим куличики не тех форм, меня это всегда удивляет. Не мы снижаем людям пенсии, не из-за нас не взлетают ракеты.

Я не верю, что есть темы, над которыми нельзя смеяться, другой вопрос насколько талантливо это сделано. Это уже остается на совести того, кто пытается смешить. Для меня запретных тем не существует, я против цензуры в любом ее виде.

Цензура, конечно, существует в любой самой демократической стране мира, тут творец ошибается. Во Франции не снято ни одного фильма о повальном коллаборационизме времен Второй мировой войны, в Израиле никогда не появится комедия о Холокосте, в Польше — о планах правительства вместе с Германией завоевать Россию. Но такие аргументы уже приводились.

Я скажу совсем о другом — о святости символов.

В последнее время мы с вами периодически читаем всевозможные вбросы, которые должны заставить нас переосмыслить собственную историю, особенно ту, которая касается подвига народа в Великой Отечественной войне. То объявят шизофреничкой Зою Космодемьянскую, то посеют червь сомнения, были ли героями 28 панфиловцев. И всегда прикрываются фактами, нарытыми в каких-то архивах.

Почему-то до нас их правда не доходит — мы возмущаемся и негодуем, а потом миллионами выходим 9 мая «Бессмертным полком». Будто протестуя против того, чтобы кто-то копался в нашем героическом или, как в случае с Алексеем Красовским, трагическом прошлом своими грязными лапами.

Они почему-то думают, что мы, убогие и ограниченные, не желаем знать правду.

Но мы ведь ее знаем. Возможно, 28 панфиловцев — это лишь собирательный образ, символ общего мужества, которое было повсеместным. И замечательные слова «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» Василий Клочков, скорее всего, не произносил. Нас не интересует эти детали, которые почему-то кажутся важными оппозиционно настроенной публике.

Наоборот, мы сожалеем, что не знаем поименно всех, кто геройски погиб в тех страшных боях под Москвой. И подвиг 28-ми панфиловцев мы как бы равномерно распределяем на всех, кто пал, защищая столицу, и о чьем подвиге так и не стало известно.

А он был — и общий, и каждого воина в отдельности. Ибо самый опасный в истории России враг был остановлен на подступах к городу, что в 1941 году казалось немыслимым. То есть, панфиловцы — это символ общей победы, которую не могут отрицать даже глумливые «исследователи». Именно в этом и состоит их главное вранье: сомневаясь в героизме конкретных 28-ми воинов, они ставят под сомнение сам факт подвига — разгрома немцев под Москвой.

С блокадным Ленинградом то же самое.

Вся Россия, за исключением сотых долей процента моральных уродцев, считает блокаду одной из главных трагедий Великой Отечественной войны. Чем она и была. Думаете, мы не подозреваем, что в это же время в городе жили подонки, спекулянты, воры, в том числе среди чиновничьего люда? Догадываемся. Но даже если так, «Дневник Рибковского», который Алексей Красовский цитирует в своей псевдоисторической справке и по мотивам которого снят скандальный фильм, давным-давно разобран уважаемым Львом Вершининым: если даже это не фальшивка, то никакой сенсации в этих записях (факсимиле которых никто, насколько я знаю, пока не видел) не содержится.

Как бы ни оправдывался режиссер, факт остается фактом: он предлагает зрителю посмеяться над святым для всей страны событием. А потом удивляется, что ему угрожают. Хотя в угрозах логики гораздо больше, чем в желании Алексея Красовского выпустить в прокат снятую им черную комедию о голодающем Ленинграде.

Странные они все же люди, эти наши либералы…