Через сто лет (без пяти дней) после похода боевиков Бенито Муссолини на Рим, по итогам которого власть взяли отцы фашизма, правительство Италии впервые возглавила женщина — Джорджа Мелони. Накануне этого тоже исторического события она пообещала, что Италия "никогда не станет слабым звеном Запада".
"Итальянское правительство будет поддерживать линию НАТО и западный альянс, или его не будет вообще", — отрезала синьорина, чью партию в европейских СМИ называют "постфашистской", "популистской" и "подозрительной" в том, что касается единства в период украинского кризиса. Эти подозрения и развеивает Мелони — "не бойся, я своя".
Аналогичный случай на этой неделе был в городе Стокгольме, где правительство левой женщины сменило правительство правого мужчины. Вступив в должность, новый премьер-министр Ульф Кристерссон сказал: "Мы хотим больше. Мы можем внести еще больший вклад в поддержку Украины".
Предшественники Мелони и Кристерссона проиграли выборы, поскольку население поддалось желанию перемен. Не нравится рекордная инфляция, не нравится дефицит энергоносителей, не нравится падение доходов, не нравится холод в домах. Много чего не нравится от страны к стране, и даже шведы проголосовали против правительства Магдалены Андерссон, а она имела высокие рейтинги поддержки и считалась одним из самых популярных лидеров в ЕС.
Одна из первопричин экономических бурь — противостояние с Россией, чего уже никто на Западе не отрицает, предлагая относиться к издержкам как к "налогу на демократию". Но это противостояние европейцы не могут прекратить путем смены власти на выборах. На внешнюю политику, включая вопросы войны, мира и членства в НАТО, прямая демократия не распространяется, а в конституциях врут, если утверждают, что это не так.
Когда в НАТО вступала Черногория, опросы показывали устойчивое преимущество противников союза с теми, кто в 1999 году бомбил — в том числе и Черногорию. Это ничего не изменило.
Да, Черногория — неудачный пример западной демократии, благо президент Мило Джуканович находится у власти с 1989 года, меняются только его должности и патроны (на первых порах он был в числе ближайших соратников Милошевича). Но можно взять кого-то с первых строчек мировых "рейтингов демократии", например, Исландию, чей парламент — альтинг — считается старейшим в мире из постоянно действующих и появился за полвека до Крещения Руси.
Самая известная акция протеста в истории Исландии — попытка штурма альтинга широкими народными массами из-за решения властей присоединиться к НАТО в 1949 году. Это тоже ничего не изменило.
Неправда, что пути назад нет: членство в военных структурах блока приостанавливали Греция — на шесть лет, Франция — на 43 года. Но ни вход, ни исход, ни возвращение не были волей народа или вопросом выборов: элита решила — элита и сделала.
А самым показательным для русского человека примером остаются братушки-болгары. Те самые, кого Еврокомиссия определила как наиболее пророссийский народ ЕС. Они живут в Болгарии, чье правительство воевало против нас в обеих мировых войнах и стало нашим противником ("недружественным государством") в ходе второй холодной войны.
Само собой, внешнюю политику стран западного мира, как и границы этого мира, во многом определяют американцы. В смысле, люди с американским паспортом, но не американский народ. Для него смена внешней политики на выборах — тоже недоступная опция, особенно когда это касается России.
Отсчитывать будем с момента установления дипломатических отношений США и СССР. Это предложение кандидат Рузвельт озвучил еще до выборов 1932 года, на которых вынес президента Гувера почти что в одну калитку — 42 штата против шести. Но Гувера относят к числу худших лидеров истории страны как президента Великой депрессии, так что вопрос отношений с Москвой был тогда, мягко говоря, третьестепенным.
Потом эти отношения были вполне хорошими вплоть до подписания пакта Молотова — Риббентропа. А когда он в связи с общеизвестными обстоятельствами прекратил действовать, Рузвельт объявил о решительной поддержке СССР. До самой смерти он верил в необходимость сохранения союза с Москвой, верило в это и его окружение — жена Элеонора, госсекретарь Халл, глава МВД Икес, вице-президент Уоллес.
Последний был даже слишком "красным", слишком русофилом, too much. Состоял в духовных отношениях с Рерихом, письма к которому адресовал — "дорогому гуру". Об этом прознали в оппозиции, поэтому перед четвертым сроком Уоллеса заменили на человека популярного, но в команде Рузвельта случайного — на Гарри Трумэна, с которым президент виделся с глазу на глаз всего пару раз в жизни. Но после смерти Рузвельта государство возглавил именно Трумэн, начав с СССР холодную войну, исходя из собственных убеждений.
Почему-то считается, что начал ее Черчилль своей речью в Фултоне в 1946 году. Но позвал Черчилля в Фултон именно Трумэн, он его речь читал, одобрил, презентовал, а располагается захолустный Фултон неподалеку от малой родины президента, в том же штате Миссури.
Кстати, выборы Черчилль за год до этого проиграл, несмотря на все свои заслуги. Премьером Великобритании стал лейборист Клемент Эттли — второй человек в военном кабинете страны, выступавший за укрепление отношений с СССР. И это тоже ничего не изменило.
Если воспринимать англосаксонские выборы как выбор внешней политики, фактическая радикально отличалась от заявленной, пусть даже твоя демократия — эталон, как считают в США. А мы продолжим вспоминать.
Разрядку в отношениях с Москвой осуществил Никсон — старый пес холодной войны, антикоммунист, по имиджу "ястреб". Продолжил ее Форд — единственный в Белом доме, за кого американцы никогда не голосовали ни как за президента, ни как за вице-президента. Следующий кандидат республиканцев — Рейган — шел на выборы как крестоносец против советских безбожников (знаменитая речь про "империю зла" была нацелена на атеизм СССР), но, став главой государства, примирял враждующие системы на пару с Горбачевым, который атеистом быть не переставал.
До Рейгана американцы выбрали Картера — "миротворца в Белом доме", который сперва и впрямь целовался с Брежневым, а после бойкотировал Олимпиаду в Москве, вооружал моджахедов в Афганистане и объявил своей доктриной защиту национальных интересов США в Персидском заливе любыми мерами, включая военные.
До войны тогда не дошло, но почти все случаи, когда стояли друг против друга с оружием и рисковали начать третью мировую, тоже случились при демократах-"миротворцах": в Берлине при Трумэне и Кеннеди, на Карибах тоже при Кеннеди, у косовской Слатины при "друге Билле", в Сирии при Обаме. Мнение народа учитывается тогда, когда совпадает с мнением начальства в конкретной ситуации. Или — вообще не учитывается.
Западную модель демократии нет необходимости обесценивать — ее акции и так сильно обесценились внутри России за последние десять лет, а теперь, так сказать, под санкциями. Речь идет о том немногом, что объединяет весь мир — итальянцев, шведов, греков, англичан, русских, украинцев, китайцев, японцев, евреев, арабов, персов. Ни у кого нет такой опции, как выбор внешней политики, разве что швейцарцы долго держались, пока, вопреки мнению ведущей партии страны — ШНП, не присоединились к антироссийским санкциям, утратив фирменный нейтральный статус.
Есть общеизвестное исключение для всех, прописанное в Уставе ООН, — право на самоопределение. Но это вопрос не внешней политики, а чего-то гораздо большего, причем по итогам внешняя политика либо обретается с нуля, либо же аннулируется — право на ее проведение передается новой метрополии.
Можно найти и примеры другого рода. Так, первое в истории демократически избранное правительство Ирана — кабинет Мосаддыка — пошло народу навстречу, вышло из союза с англосаксами и национализировало недра. Спецслужбы англосаксов Мосаддыка свергли, но англосаксонские народы за это тоже не голосовали, как не выбирали войну в Югославии, Ираке, Сирии, etc.
Это не баг, а сложившийся порядок вещей, при котором дипломатия и политика безопасности становятся уделом специалистов. В их деле многое решают случайные обстоятельства, скорость реакции, личные качества переговорщиков. Пространство для маневра там сильно ограниченно, а сопутствующая секретная информация по определению не может быть предметом для общественной дискуссии.
Внешняя политика всегда больше и сложнее, чем кажется со стороны. Разочарование многих романтиков, взявших власть с намерением все изменить, можно свести к оправданию "я сам хотел иначе, но это так не работает".
Для избирателя это работает так, что он выдает лидеру мандат почти на любые действия в сношениях с местным миром, ограниченный только парламентскими механизмами (если они предусмотрены). Примерно так же работает остросюжетный сериал для зрителей: они влияют на него через рейтинги и отзывы, но не на его сюжет в конкретный период времени.
Так было. Так ли будет — вопрос открытый, но скорее да, чем нет, поскольку эксперименты в этой области пока неудачные, включая знаменитый Brexit.
Текущая буря в экономике Британии — худшая как раз со времен войны, но лишь частично обусловлена конфликтом с Россией и скороспелыми реформами Лиз Трасс. Немало в том последствий выхода из ЕС, который прошел по жесткому сценарию в силу того, что никто к нему не готовился. Референдум был нужен британским властям для другого — для того, чтобы закрыть вопрос о самой возможности выхода из ЕС. Они рискнули — и проиграли, перехитрив сами себя. Избиратель просчитать все последствия не мог. Власти их тоже не просчитали, но боялись признаться.
Во всех прочих случаях не принято признаваться в том, что народ напрямую не влияет на внешнюю политику собственной страны. Это как будто самоуничижительно и подвергает сомнению правосубъектность человечества. Но на самом деле многие народы достаточно зрелые для того, чтобы разговаривать с ними как со взрослыми.
Гораздо хуже, когда приходится воображать реальность, как делают сейчас в Германии, рассказывая, что в наш высокотехнологичный век можно заменить газ, нефть и атомную энергию на прессованные опилки. Народ одобряет по принципу "опилок много" и голосует за партию "Зеленые", офицеров российско-немецкого конфликта.
Мораль, которую стоит вывести из этого, не о том, что народы — хорошие, а правительства — плохие. Везде своя атмосфера, но бесполезно надеяться на то, что выборы в Швеции, Италии, Франции, Германии, Британии и где угодно вплоть до Украины и США могут принципиально изменить ход второй холодной войны.
Его изменят новые экономические бури, "черные лебеди", расклад вооруженных сил на земле и лидеры, которые готовы брать на себя ответственность. "Мнение большинства", за которое выдают истерики в твиттере, его не изменит.
Правда, если мнение большинства вообще не учитывать, а ситуацию довести до катастрофы, большинство может взять власть в свои руки, обычно — с большими издержками. Марш на Рим столетней давности показал в том числе и это.
Дмитрий Бавырин