Мне только что прислали результаты опроса общественного мнения, проведенного телеканалом «24» в отношении трагедии с российским самолетом ТУ-154, в котором погибли 93 человека. 

Доктор Лиза. Почти что ангел. Святой человек.

Я с ней встречался только лишь однажды. В Киеве. В том самом хосписе, который она открыла для украинцев, умирающих от рака. Мой друг, Витя Рощик, умирал в этом хосписе. Умирал от рака. Мой друг, который спас мне жизнь. Не в переносном, а в самом, что ни на есть прямом смысле этого слова. Спас мне жизнь. Умирал у нее на руках от рака.

Она встретила меня прямо у входа в палату Вити Рощика. Она улыбалась. Я помню, что она говорила мне тогда, чтобы я ничему не удивлялся, и был с Витей таким, как и обычно. Она говорила мне о том, что Витя уже знает, что он умрет, и что он почти готов к этому. Она сказала, что запретов нет. Она знала, что Витька ждал меня и спрятал у себя в тумбочке бутылку водки и очень хотел со мной выпить хоть рюмку. Она сказала, что можно. Что Витьке уже все можно…

Когда я зашел в палату, мне стало не по себе. Витька был весь коричневый. Лицо, руки, белки глаз – все было коричневым. Я помню, как у меня перехватило дыхание, и мне было трудно сделать первый шаг вовнутрь палаты. Витька смотрел на меня, и я видел, как ему тяжело смотреть на меня и видеть, что происходит со мной. Он видел, что я был в шоке от того, каким он есть; от того, что он в моих глазах был уже совсем не тем, кого я знал, а был уже совсем чем-то страшным, был уже почти умершим. Но он ведь был еще пока жив! И хотел он не моего шока, а дружбы моей.

 

Тепла он от меня хотел. Он знал, что все уже, что все заканчивается. Ему кололи морфий не так, как это положено по инструкции, а так, как он просил. Как только боль начиналась, так он и просил. Так и кололи. И легче ему было. И переход легче был. И просил он, чтобы я пришел к нему не для того, чтобы я испугался и отсторонился от него. Наоборот, он просил меня, чтобы я пришел и обнял его. Чтобы я не боялся цвета его глаз. Чтобы я отдал ему тепло свое так же, как и раньше. Как друг, может обнять друга. Просто. Без пафоса. Без жертвы. Без позы. А просто так. Так, как только и может обнять друг. Просто. Просто передав тепло. Всего себя передав. Просто так. Как Доброе Утро. Этого от меня Витька и хотел.

В тот самый момент, когда ком встал у меня в горле, когда мои ноги парализовало, и я не мог переступить порог больничной палаты, когда я увидел коричневого Витьку, внутри меня совершенно отчетливо зазвучал голос доктора Лизы: «Не вздумайте испугаться. Он человек. Такой же, как вы и я. Ему нужно тепло ваше, а не ваш ужас. Будьте с ним столько, сколько еще можно с ним быть. Он очень ждал вас. Не подведите его».

Именно эти слова доктора Лизы помогли мне все сделать правильно. Я переступил порог больничной палаты. Я обнял Витьку. Я выпил с ним рюмку водки. Он показал мне фотографии, которые он сделал для своих малых детей. Им было год и три. Фотографии, где дети у него на руках. На его больничной койке. Для того чтобы после его смерти у его детей были фотографии, на которых они, совсем еще малые, вместе с отцом. Вместе с Витькой. Он очень гордился тем, что фотографии эти он сделал. Он улыбался. Боже, как же он улыбался! Витька.

И вот сегодня телеканал «24» сообщил о том, что результаты социологического опроса, проведенного с использованием медийных возможностей телеканала (т.е. опросили большое количество респондентов), показывают, что 69% украинцев либо радуются, либо безразлично относятся к крушению самолета ТУ-154, в котором погибли 93 человека. Среди которых и доктор Лиза.

Я отказываюсь это понимать. Этого не может быть. Это не может быть народом.