У меня забрали Артек, в который я так мечтала попасть. У меня забрали пионерию, комсомол и возможно, неплохую карьеру советского журналиста. У меня забрали гарантированный мамин отпуск, в течении которого мы каждый день ходили на море. Зато она перестала спать по ночам. И подолгу сидела с бабушкой на кухне, придумывая, как нам теперь выжить. Ведь её НИИ за считанные месяцы перестал быть нужным новой стране. А нормально жить на бабушкину пенсию у нас не получалось. Пришлось забыть о многом. Впрочем, это было легко. Ибо полки в магазинах были практически пустыми. И даже кинотеатры как-то сразу переделали под дискотеки.
В общем, воспоминания о «святых 90-х» вызывают желание забежать в ближайший супермаркет, увидеть, что дефицита еды нет и купить маме новую тушь, пудру и духи. Которые она себе тогда не могла позволить.
Знаете, у меня до сих пор есть бзик. Унаследованный от пережившей войну бабушки. В моем кухонном шкафчике всегда есть резервная пачка макарон, гречки, риса, масла, пара банок тушёнки и сгущёнки. На всякий случай…
Никогда не думала, что такое бывает, но и во второй раз у них получилось лишить меня Родины. Малой. Это я про Одессу. Не буду повторяться, но боль за жемчужину у моря не отпускает. И живу мечтой о том, что однажды смогу вернуться.
Но, с другой стороны, именно в России я обрела то, что недополучила в детстве. И Крым. И Питер, который мне по деду — родной. И свободный русский язык. И гордость за страну, в которой живёшь. И, самое главное, — чувство уверенности. За завтрашний день. За будущее моих детей. За свою свободу.
И, знаете, я так долго ждала и такой чудовищной ценой выстрадала своё долгожданное спокойствие, что выцарапаю глаза каждому, кто на него посягнёт. Я сейчас не о «песочнице», ограниченной квадратными метрами личной зоны комфорта. Я о стране. В которой живу. Которую люблю и за которую болею душой так же, как за своих детей. Это всё — о России. Которая за неполных два года дала нам больше, чем было у меня за предыдущие двадцать пять лет. И в третий раз забрать то, что принадлежит мне (и миллионам таких же) по праву рождения — уже не выйдет.
И я его не отдам. Никому.