Людмиле Петровне — 80. Она живёт в соседнем доме. Иногда я встречаюсь с ней в магазине, иногда просто звоню и спрашиваю, что купить из еды. Набор всегда очень скромен: половинку «городского», одну белую булочку, маленький кусочек брынзы, пять яиц. Иногда мороженое. Она не позволяет себя угощать. Ну, иногда, если я конфет принесу немножко или печенье. Потом мы сидим, пьём чай и разговариваем. Больше всего ей недостает общения, но она очень деликатна и начитана. Всё время хочет заняться со мной французским — говорит, что привалит ей счастье — заниматься со мной два раза в неделю. Хоть голос человеческий услышит.

Жаловаться не любит. Хотя сейчас очень плохо с ногами — почти не может ходить. На врачей, лекарства и какие–то там обследования денег нет. Она совсем одинока. Возвращаясь от неё, я обвожу мысленным взглядом окружающие меня пятиэтажки и думаю, сколько там одиноких людей прячется за занавесками. Сегодня она говорила о том, что чем дальше в старость, тем больше страхов, «фобий», появляется у человека, — и это от того, что человек абсолютно не защищён государством и предоставлен самому себе. Чем правильнее устроено государство, тем комфортнее в нём любому человеку.

Да. Я боюсь зимы, осени, лета… Лета — меньше всего, как–то можно пережить.

А зима… Если отопления не будет? Света не будет? А если всё будет — я боюсь счетов, которые придут…

Конечно, было бы замечательно, если бы все отказались платить. Скопом. Но это вряд ли: народ перепуган и разобщён. Перепуган тем, что в демократической нашей стране запросто могут отметелить битами. Кого угодно — хоть старика, хоть старушку, хоть женщину. У нас ведь очень правовое государство. Самое правовое из правовых. Право силы. Хе–хе...

«Свыше 40% семей на питание тратит более 60% своих доходов. По международным нормам, эти люди могут считаться бедными», — пишут социологи. Думаю, врут. Социологам тоже хочется жить. Вот не знаю, какой процент среднего класса позволяет себе турпоездки и прочие радости жизни. Думаю, не очень большой. Но социология молчит. По крайней мере все мои знакомые и дети знакомых, которые раньше ездили, сейчас уже не ездят…

Вернёмся к «заболеть». Не дай Бог, конечно. Даже «лёгкие» болезни образуют дыру в бюджете. О тяжёлых лучше вообще не говорить. Знаю людей, которые уже не могут позволить себе такую роскошь, как МРТ и другие серьёзные исследования. А уж о том, чтоб лечь в больницу.

Недавно разговаривала по телефону с соседкой–врачом. Палаты стоят практически пустые — это ответ народа, который решил, что умереть дешевле…

Сегодня увидела пучок укропа — 100 граммов за 8 гривен. Это ужас. Его что уже из Турции привозят? Я же вижу, да и соседки рассказывают, что стали меньше есть необходимые продукты: мясо, хлеб, молоко, картошку и фрукты… То есть на самые простые, элементарные продукты у большинства денег уже не хватает…

Потом Людмила Петровна произносит на французском фразу и тут же переводит (это Монтень — в руках у неё маленький коричневый с золотом томик): «Лучшее государственное устройство для народа — это то, которое сохранило его как целое». У нас не сохранили. У нас олигархи сделали всё, чтоб разобщить и погубить народ.

Мы сидим в её крохотной однокомнатной квартирке, наполненной книгами на русском и французском языках, она показывает мне свои старые альбомы с фотографиями. Вся жизнь перелистывается за пару часов. И я понимаю, что атмосфера печали пронизывает всё вокруг: всю квартирку эту, и улицу за окном, и дальше, дальше, дальше… Не грусти — Лидия Петровна не грустит о прошлом, а именно печали, когда человек и большинство людей вокруг печалятся потому, что не видят выхода.

Человеческая жизнь в стране обесценена. Люди не знают как им жить дальше, как растить, кормить и воспитывать детей, что делать со своими жизнями, в которых мало кому удастся состояться, как быть со стариками, которые вообще не нужны обществу… Эх, поскорее бы осознали это и поумирали бы, что ли?

 

И вообще что делать с нынешним жизнеустройством в когда–то благополучной и цветущей, богатой стране с бескрайними, а теперь сплошь заросшими сорняком, полями, с разорёнными и брошенными заводскими цехами, с когда–то прекрасными, а теперь на треть вырубленными карпатскими лесами, с когда–то умными и весёлыми людьми, населявшими эти просторы.

Людьми, которых становится всё меньше и меньше. Кто уезжает стремглав, любыми способами в чужие страны, кто остаётся и мучается здесь, кто умирает не только от старости, но от стрессов, инфарктов и инсультов, не выдерживая все «прелести» здешней жизни… Ээхх…