Но в последние годы это еще и крупнейший транзитный коридор для переселенцев с Кавказа и мигрантов из Средней Азии, огромные национальные диаспоры и сумасшедшие «нефтяные» деньги. Бытовые конфликты на «национальной и религиозной почве».
Мой друг — «игиловец»В нефтегазовом центре Родины оказалось настолько все «хорошо» с межнациональными отношениями и миграционными потоками, что мой визит в регион вызвал некий переполох.
За мной даже пустили наружку. Молодой человек с надвинутым на глаза капюшоном старательно пропускал меня вперед на всех пешеходных переходах, хотя я, не знающий города, двигался причудливым зигзагом.
В конце концов мы столкнулись с ним нос к носу — я перепутал улицу и повернул назад и тут же повстречал старого знакомого. Он сделал вид, что происходящее — лишь случайность, досадное стечение обстоятельств.
В регионе деньги явно имелись. Деньги были даже у старших научных сотрудников Института проблем освоения Севера. Максим Черепанов вкушал какую-то фьюжн-кухню и мягко, но настойчиво «успокаивал» меня:
— Визуально мигрантов стало больше в последнее время, с 2005 года их число стало резко расти. Мы пару лет назад проводили исследования, и вот что выяснилось — напряженное, негативное отношение к мигрантам в основном у тех, кто очень редко сталкивается с ними в повседневной жизни.
Это утверждение звучало абсурдно, но сбить Максима с выбранной линии было невозможно. Радикальные течения в исламе тоже не вызывали у эксперта никакого беспокойства. И только когда я выключил диктофон, мой собеседник выдал самое интересное:
— Вообще в ИГИЛ* от нас уезжают, конечно. У меня друг уехал, Магомед, мы с ним спортом занимались. Уехал, потом вернулся и опять отправился в Сирию. Его застрелили при переходе границы.
Следом за экспертом ко мне за столик подсел студент-политолог Анвар Шамсуддинов, мой давний читатель — уговорил встретиться и попить кофе, сразив меня фразой: «Вы просто не представляете, как к нам редко приезжают гости!» Словосочетание «Тюменский халифат» его развеселило:
— У меня дома халифат. Папа у меня шиит, мама — суннитка. А меня родители иногда «игиловцем» называют, в сердцах. Вообще эта тема модная, конечно.
Приезжает учиться пацан из горного аула или из Средней Азии, среда чужая, надо как-то себя проявить. По рождению мусульманин — значит, через ислам проще всего. Подниматься через учебу или олимпиады — долго и тошно. А так — ходишь с четками, огрызаешься на всех «неверных». Уважают и боятся.
— У тебя-то в ИГИЛ уезжали знакомые?
— Нет. Есть один дурачок, он все собирается уехать. Уже ИГИЛ-то не стало!
Я объясняю собеседнику, что в конце лета квазигосударство ИГИЛ, предчувствуя свой скорый конец в Сирии, огласило фетву «о новой тактике — борьбе с опорой на местные джамааты в Дар аль-харб» («землях войны». — прим. авт.).
То есть не ехать в Сирию, Ирак, а устраивать теракты там, где живешь. Методики программирования людей отточены подобно дамасским клинкам, и самое последнее дело — придерживаться привычных линий поведения: «все хорошо» и «само рассосется».
Радикальная синтетикаНе я первый заметил, что в обществе, где отсутствуют жесткие национальные или региональные нормы поведения, быстро заводится радикальный ислам — для него это идеальная питательная среда.
А если в эту среду постоянно вливаются миграционные потоки, состоящие на 90% из мусульман… То рано или поздно возникнет идея халифата и появятся люди, готовые ее реализовать. В первую очередь через раскачку межнациональных и межрелигиозных конфликтов.
В Тюменской области и Ханты-Мансийском округе совпало множество факторов, благодаря которым и появилось вот это дикое выражение «Тюменский халифат». Проблема оказалась синтетической, многосоставной, стоящей на прочном историческом фундаменте.
В воскресный день шикарный офис крупнейшей нефтедобывающей компании России пуст и тих. Я попиваю чаек с бывшим генералом КГБ и историком, консультировавшим фильм «Адмиралъ», писателем и краеведом Александром Петрушиным:
— Здесь все всегда были приезжими. А ислам был на этих землях многие сотни лет. Когда Ермак завоевывал эти территории, здесь были сибирские татары и остатки Золотой Орды.
Тюмень оказалась первым русским городом за Уралом, ей сейчас 431 год. За Ермаком сюда пришло купечество, потом потоки ссыльных — пленные шведы, декабристы, петрашевцы, и Достоевский тоже отметился.
Потом началась аграрная реформа Столыпина, поехали переселенцы-малоземельцы. Мои предки также пришли сюда. Тяжело им было, новорожденных в мох заворачивали, но выжили. После Первой мировой здесь десять тысяч пленных оказались.
Тридцатые годы — спецпереселенцы. В 1964 году началась разработка нефти — и новое заселение региона. Союзные республики взяли шефство над городами. Все это постоянно напоминало «плавильный котел наций» по образцу американского…
Мне лично вот эта калька с английского «плавильный котел наций» кажется дурацким и даже вредным выражением. Его суют во все дискуссии, когда не хватает других аргументов в пользу бесконечной толерантности.
И совершенно забывают, что котел — не мультиварка. Если в котле что-то варят, то следят за уровнем воды и давлением — приоткрывая крышку, регулируя силу огня.
И когда нужно — сами изобретатели «плавильных котлов» рассаживают всех японцев по концлагерям или загоняют китайцев в Чайна-тауны, и там, в этих таунах, еще и устраивают профилактические погромы…
Приезжие и процветаниеВ день моего приезда в Тюмень три гражданина Узбекистана попросили у жителя Тюмени закурить и побили. Узбеков быстро отловили, они оказались безработными и неучтенными мигрантами — таких здесь многие тысячи. Можно ли считать случившееся «межэтническим конфликтом»? Вопрос риторический.
В последние годы в России в каждом субъекте появились «комитеты по делам национальностей». Функции у них представительские, отчасти декоративные. Общение с «комитетчиками» — пустая трата времени, я так считал раньше, но в этот раз ошибся.
В Тюмени тоже все шло по накатанной колее. Я начал задремывать под монотонный рассказ председателя комитета Евгения Воробьева о мероприятии «Мост дружбы»…
Выбираясь из липких оков сна, чисто на автомате спросил Евгения Михайловича, какие у комитета, если они общественники, есть меры воздействия на глав национальных диаспор? И неожиданно получил внятный и толковый ответ:
— Во-первых, они граждане РФ. Они социализированы, они имеют статусы и бизнесы. Это серьезные крючки, — Евгений Михайлович помолчал минутку, разглядывая меня оценивающе, и вдруг тихо, но внятно сказал:
— Важно еще и не продаться никому. Я так считаю. Я же знаю, как это бывает — десять лет был главой Тобольска. Стоит лишь один раз продаться хоть чечену, хоть ингушу — все!
— Я в Кондопоге видел, как бывает… И чем заканчивается.
— А если ты держишь его на расстоянии и при этом взаимодействуешь…
И разговор у нас пошел совсем в другом русле. Оказывается, Евгений Воробьев несколько лет работал в местном департаменте занятости, но не задержался там, конечно:
— ???
— Подает заявку строительная организация. Будет строить дом. Смотрю, какая заложена зарплата и стоимость квадратного метра. Минус налоги. Говорю начальнику строительного управления: «Дорогой мой, у тебя в Тюмени не должен стоить квадратный метр 40 тысяч».
Он: «А сколько?» Я: «25 тысяч, максимум. Знаешь почему? Потому что ты людям платишь пять тысяч, восемь тысяч…» Он — мне: «Это гастарбайтеры, им нормально и так!» Я уперся: «Плати людям нормальную зарплату, 40–50 тысяч, и мы найдем тебе в Тюмени на эти деньги рабочих!»
Это же все видно, когда подается заявка в службу занятости! Что бы там ни рассказывали про нехватку рук на стройках. Дальше.
Глава тюменского комитета по делам национальностей Евгений Воробьев считает, что главное для любого чиновника — не продаться приезжему дельцу.
Следующая фирма — отделочники из Турции, зарплата 18 тысяч. Меня смех разобрал, я же работал в строительстве столько лет. Говорю ему: «Где ты нашел турка, который приедет в Сибирь за 18 тысяч рублей, это же только на еду!»
Я боялся прервать этот монолог, потому что, пожалуй, впервые мне честно, изнутри и от лица чиновника, рассказывали, как работает система по завозу мигрантов. Евгений Михайлович перевел дух и продолжил с тем же напором:
— Вот он пишет мне в заявке 300 человек из Азербайджана. Я его спрашиваю: «Зачем тебе 300 азербайджанцев, у нас тут что, азербайджанское предприятие? Для чего они нужны тебе по квоте, ты с ума сошел?
— Что понимаешь?
— Понимаешь, что, если платишь человеку нормальную зарплату, на нее придет местный. Очередь из местных будет! У меня у кума строительная фирма, так каменщик у него получает 80–90 тысяч.
И квартиру через пять лет купил по себестоимости, а парню тридцати годов нету. Там династиями работают! Зачем мы эти сказки от бизнеса слушаем и в них верим?
ТОЛЬКО ФАКТЫНевеселая арифметикаКак показало расследование директора некоммерческого Фонда исследования проблем демократии Максима Григорьева, при внимательном рассмотрении выгоды от миграции получаются сомнительные.
Но дальше идут цифры не очень хорошие — расходы.
— Исторически миграционная среда криминализирована. Только в 2017 году в российских тюрьмах отбывали наказания 29 397 мигрантов. Содержание одного заключенного в год обходится в 469 тысяч рублей. Итого: 14 миллиардов рублей.
— Содержание одного миграционного центра с мигрантами, подлежащими депортации, обходится в среднем в 200 миллионов рублей. В России таких центров 80, итого 16 миллиардов рублей в год.
— К примеру, в 2013 году Россия оказалась на первом месте в мире по объему вывезенных мигрантами средств — 20 миллиардов долларов! Это деньги, потерянные для нашей экономики.
— Кроме того, не учитываются затраты на обучение детей мигрантов (только в Москве 25 тысяч школьников, приехавшие из ближнего зарубежья, — 3 миллиарда рублей стоит их обучение), затраты на медпомощь — рожать в Москве бесплатно, это модно в Средней Азии.
«Бесконечный поток»: опасны ли мигранты в Сибири? Часть 2
Судя по тому, что в Тюмени начали строить крупнейший в Сибири миграционный центр, процесс переселения народов здесь зашел слишком далеко. Только с января по июнь этого года в Тюмени и Ханты-Мансийске на миграционный учет встали 191 тысяча мигрантов.
И в прошлые годы заезжало не меньше — по 120–170 тысяч. При общей численности населения области с Ханты-Мансийским и Ямало-Ненецким автономными округами в 3,5 миллиона человек местные уже должны перестать встречаться на улицах.
И в прошлые годы заезжало не меньше — по 120–170 тысяч. При общей численности населения области с Ханты-Мансийским и Ямало-Ненецким автономными округами в 3,5 миллиона человек местные уже должны перестать встречаться на улицах.
С юга область граничит с Казахстаном — именно через него в Россию на самом дешевом железнодорожном транспорте и списанных автобусах и заезжают жители среднеазиатских республик.
Как водится, центр загнали в самую глушь пригородных промзон, за реку Туру, и нашли мы его, лишь следуя телефонным указаниям самого начальника.
Десятки запаркованных такси, ларьки с шавермой и магазинчики, легкая суета. Директор центра Валерий Калалб горд за свое детище и во всем равняется на миграционный центр в подмосковном Сахарове.
— Мы еще гостиницу или хостел здесь построим, — озабоченно говорит директор. — Чтобы человек не болтался по левым адресам, а сразу сюда ехал и оформлялся. За мигрантами же охотятся буквально сразу как они въезжают.
— Структуры, которые сложились: «здесь дай», «здесь заплати», «мы тебе все сделаем». Это порождает хаос и криминал. Буквально, если с порога мигрант начинает вписываться в какие-то серые схемы с документами, какое отношение к стране, в которую он приехал, у него возникает?
— Я знаю, что такие миграционные центры стали строить по всей стране. Может, все идет к визовому режиму?
— Это все на уровне разговоров. Мы просто комплексно решаем проблему. Понимаете, они когда легализуются, у них мировоззрение меняется.
— Валерий Викторович, а вы видите конечность этого процесса или к нам в итоге вся Средняя Азия переедет?
— Нет, но мы же не до такой степени альтруисты!
На самом деле альтруисты. Мы косвенно спонсируем нежелание и невозможность республик Средней Азии платить нормальные зарплаты госслужащим. Я в этом убедился первый раз в начале 2000-х годов, когда обнаружил, что два номера «Комсомолки» и журнальчик на главпочтамте Душанбе равны по стоимости месячной зарплате таджикского бюджетника.
И второй раз мне это подтвердили в Тюмени, общественница из киргизской диаспоры Каназада Сманова. Оказывается, в частном бизнесе и в торговле разницы в зарплатах между Тюменью и Бишкеком практически нет:
— Очень мало платят на государственной службе. Вот врачи — ставка 15 тысяч рублей. В других местах еще меньше. Мне пишут: «Дорогая, помоги устроиться, не могу детям образование дать».
Если государственные зарплаты поднимутся, то и смысла куда-то ехать не будет. Но в ближайшее время такого не будет, нет на это никаких надежд.
Так что, скорее всего, переедут многие. С каждым новым мигрантом или переселенцем у как бы независимого государства Средей Азии сокращается налоговая база, все меньше остается трудоспособных людей.
Чем все это закончится, догадаться несложно. Скорее всего, эти выморочные земли заберет Китай. А нам останется обширная исламская умма людей без родины, с чужой культурой и вирусом религиозного экстремизма.
«Шайтан зашел»— Шайтан зашел с мигрантами, — дипломатично говорит мне татарин Ильдар Зиганшин, муфтий Центрального духовного управления мусульман. Пастырь, в свое время жестко сцепившийся с местными ваххабитами и «хизб ут-тахрировцами».
— Сначала шайтан завелся в Узбекистане, где ОНИ пошли против своего муфтия. Первый раскол в 1989 году там случился, потом перекочевал на Северный Кавказ. А потом и к нам пришло. Сейчас везде уже прет Кавказ, помяните мое слово — будут еще и татарских муфтиев выдавливать.
— А мигранты не будут выдавливать?
Муфтий смеется. Он вообще очень веселый, хороший и добрый.
— Вот я смотрю на узбеков и таджиков… Знаете, есть такое понятие «баракат» — везение. Без везения ничего не получается. Вот узбек или таджик не пьет — бараката нет. А татарину и русскому стоит пить бросить, сразу баракат приходит.
Вот Тюменскую область кто поднимал? Весь СССР — «Узбекжилстрой», «Таджикнефть». И среди них путных людей хватало. А сейчас же едет сброд, который ТАМ на работу устроиться не может.
Или наши не могут нужные кадры ТАМ подбирать? Зачем это делать здесь по факту их приезда? Лукавому выгодно отправлять людей в Россию именно так. Потом для массовки они же нам нужны в мечети?
— Мне уже сказали, что в области мечети на 60–70% заполнены мигрантами.
— В Москве так же. В Ханты-Мансийске еще хуже. Потому что тут, на юге области, татары все-таки коренные жители, мы были здесь всегда.
— Стабилизируете обстановку…
— Ага. А в Ханты-Мансийск пришли-приехали все. Но татары и башкиры в основном на месторождениях, утром уехали, через две недели приехали. И захотели бы они прийти в мечеть, да не могут. Некогда. А кто остается в городе? Узбек-таджик-маджик и братья с Кавказа.
Мы разговариваем с Ильдаром-хазратом в жилой части его мечети, сложенной из вековых бревен. Говорят, по архитектурному облику эта мечеть похожа на православную часовню над Ганиной Ямой — местом расстрела царской семьи. Вполне может быть. Зиганшин — монархист, в душе по крайней мере.
Русские уезжают, остаются «спящие»Буквально за час до отлета в Сургут мне удалось встретиться с оперативником ФСБ (назовем его Олегом), который в свое время занимался разветвленной сетью ячеек «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами».
Действовали они по всему региону — от границ с Казахстаном до последних обжитых территорий на севере области.
— «Хизбы» страшнее ваххабитов, — убеждает меня Олег. — Это структура политическая, и задачи у них политические. Режим, если так можно выразиться, у них вольнее — где-то даже наркотики можно употреблять.
— Вы же их вроде ликвидировали?
Олег машет рукой:
— Я уверен, они до сих пор работают, только пока не светятся. Лидером был Сайбаталов Мурат, он уже вышел из заключения. У них конспирация была хорошо построена, в открытую ничего не делали, не общались и не встречались.
Все разбиты на пятерки — если кого взяли, с ним сразу общение прекращали. И задачи у них были серьезные: «проникать в органы госвласти и в аппарат нефтехима».
— В 2013-м я был в Новом Уренгое, когда его пытались закрыть от мигрантов. Беседовал с силовиками. И услышал от них такую странную фразу: «Ну да, у нас есть Старая мечеть, ваххабитская, их там тысяча человек, закрыть ее не можем, где мы их потом ловить будем». Это здравая позиция?
— Я так понимаю, это были сотрудники МВД? Это их принцип работы. У нас ФСБ тоже пытаются превратить, мое мнение, в структуру, которая, грубо говоря, работает на палку, на сиюминутный результат. Это неверно.
Спецслужба должна работать на упреждение. Не можешь локализовать — возглавь, принцип работы к этому сводится.
А Сибирский регион в ближайшее время будут раскачивать с помощью «исламского фактора», и раскачивать очень серьезно. Особенно на фоне национальных претензий со стороны сибирских татар и миграции из исламских стран. Звоночки видны невооруженным глазом.
— Что для вас звоночки?
— Вот есть тут служба судебных приставов — это уже на 80% мусульманские нации. Или просто тупо зайдите в прокуратуру — почитайте фамилии и имена-отчества на табличках на дверях кабинетов…
По моей информации, местные сотрудники прокуратуры, русские, русскоязычные, сейчас выезжают в соседние регионы — Новосибирск, Курган, Омск, чтобы просто доработать спокойно до пенсии. Дальше.
Я анализировал ситуацию с полицией, там во многом та же ситуация. И я очень хорошо помню слова лидеров «Хизб ут-Тахрир» об инфильтрации в органы власти. Ну если сестра этого «хизб ут-тахрировца» Сайбаталова работает судьей. Нормально?
Но вообще тенденция такая — они двигаются дальше, вширь. И сверхзадача у них уже не Тюменский халифат, а вообще Западно-Сибирский. Им нужен и Казахстан в том числе, и частично Башкирия, и Татарстан.
— С кем я только здесь не говорил без диктофона — люди заявляли: есть этнический перекос в управленческих и силовых структурах, и нужно действовать так, как советская власть, — жестко регулировать представительство этнических групп, по справедливости. Пропорционально численности. И тогда все наладится. Что делать?
— Не знаю. У меня нет алгоритма. Только рассуждения. Вы поезжайте в Сургут, может, там чего и придумаете — со свежим-то взглядом…
Как проходила экспансия Ваххабитская вольница
Все, с кем я встречался в Тюмени, пытались спровадить меня дальше на север. Одни по доброте, другие по злому умыслу. Рекомендовали, например, съездить в Тобольск, где в образцовом городке проживают целых 14 тысяч мигрантов — строят огромный нефтехимический завод.
— Мне ребята-газовики как-то сказали страшную вещь: «Достаточно рвануть газопровод в одном месте, и пойдет цепная реакция — станут рваться компрессорные, ремонт системы займет не один год».
Думаете, ЭТИ не понимают таких тонкостей? — пугал меня тюменский религиовед Виктор Петров. И я реально пугался. Представляя тысячи километров беззащитных труб, рассекающих ханты-мансийскую тундру.
Виктор Петров и сложил для меня из разрозненных фишек картину под названием «экспансия религиозных исламских экстремистов в Сибирь». Сначала сюда пришли суфии (проповедники традиционного ислама) и смогли осесть, закрепиться, породниться с сибиряками и оставить после себя почитаемые могилы суфийских шейхов.
Но это был наш ислам, «родной», татарский. Люди стали заезжать в регион и из мест, где традиционно исповедовали ислам — Азербайджан или Чечня, нефтеносные республики.
— И люди-то приезжали не простые. В Узбекистане и Азербайджане, да в том же Дагестане ваххабитов, «хизб ут-тахрировцев» всегда контролировали очень жестко. А здесь им было привольно. Дальше от присмотра.
Наши местные татары могли прочесть Коран на арабском? Нет. На русском прочесть за счастье! И тут приезжают люди с подвешенными языками, знающие Коран наизусть. Сразу — авторитеты! Богословы!
Коренные мусульмане пытались как-то соорганизоваться в духовные управления, но их достаточно быстро и умело раскололи и стравили между собой — со стрельбой, убийствами и мордобоем. С конфликтами между стариками и молодыми.
Из Средней Азии пошла, как ее называют местные сведущие люди, «массовка», толпы мигрантов, которым зачастую и некуда было идти, кроме как в мечети. А вот татары в мечети эти перестали ходить — «ночлежкой пахнет». Пазл сложился, ситуация дозрела к середине первого десятилетия XXI века.
Тогда и была вброшена первый раз идея «Тюменского» или «Сибирского халифата». Эта идея основывается на том, что эти земли — «земли мусульман со всем их содержимым». И основная их задача на этом этапе — нестабильный регион с использованием исламского фактора.
— Власти это понимают?
— Вообще да. У нас был принят закон об ограничении деятельности миссионеров на территории области. Если приезжал проповедник, с ним говорили так: «Выйдет за порог мечети, будет наказан по закону».
Наказание чисто административное, но для проведения любого публичного мероприятия нужно собрать кучу бумаг. В том числе и направление от организации, которая его сюда направила.
— От «Хизб ут-Тахрир»* например!
— Да (смеется), но, как правило, арабы въезжали сюда по туристическим и бизнес-визам.