Обстановка накалялась, и в конце концов от слов разъяренные горожане перешли к делу.
Спустя год я уже сам вошел в это здание в наручниках и под конвоем. И сегодня, когда я вновь на свободе и имею возможность свободно выражать свое мнение, мне хотелось бы подробнее рассказать о событиях, о которых известно значительно меньше, чем они того заслуживают.
Для меня Русская весна и связанные с ней одесские события — довольно личный момент. В первый раз я попал на Куликово поле в середине февраля и, будучи профессиональным журналистом и политтехнологом, был удивлен общим энтузиазмом и заряженностью людей.
Российские флаги, общий порыв патриотизма, непризнание государственного переворота на Майдане — нет, это не было похоже на традиционные «проплаченные», ловко срежисированные мероприятия. Затем несколько месяцев беспрерывных митингов, шествий. Ожидание чего-то грандиозного — от законодательного непризнания власти до крымского сценария. В итоге — трагедия 2 мая.
Уже через год, в том числе за свою открытую позицию по 2 мая, меня кинули за решетку, обвинив в сепаратизме. Участники тех событий волею судьбы стали моими лучшими друзьями на протяжении года жизни: с ними мне пришлось делить тюремную баланду, последний окурок и холодные нары.
События 2 мая без сомнений можно назвать заключительным этапом Русской весны. Явление, подразумевающее под собой мирный политический протест русского населения Юго-Востока Украины, фактически подошло к своему концу вместе с сожжением одесситов в Доме профсоюзов.
Конечно, и до этого были разгоны николаевского, запорожского и харьковского протеста, однако с трагическим финалом русского восстания в Одессе эти примеры несопоставимы. Кроме того, именно Одесса отличалась от остальных городов небывалой организованностью движения, пестротой лидеров, реальным влиянием на депутатский корпус в местных советах.
Дальше уже начался следующий этап: Крым навсегда отчалил к российским берегам, конфликт в Донбассе перерос в открытые боевые действия, а другие области Новороссии остались надолго оккупироваными постмайданным режимом.
Многие политологи, эксперты, активисты обвиняют именно Одессу в «сливе» Русской весны. Мол, одесситы струсили, не вышли защищать город, отдали его на растерзание неонацистским бандам и карателям из Службы безопасности Украины. Несколько сотен «антимайдановцев» против нескольких тысяч бандеровцев 2 мая — это, мол, и есть показатель истинной политической ориентации одесситов.
Я не стану сейчас подробно распространяться на тему скоропостижной «сдачи» Одессы — а на самом деле четкого плана тогдашнего главы СНБО Андрея Парубия по разгону палаточного городка на Куликовом поле.
Не стану перечислять и весьма случайные неблагоприятные факторы, вроде маевки и футбольного матча «Черноморец» — «Металлист», сыгравших на руку неонацистам. Данные аргументы уже неоднократно были приведены и сторонниками, и противниками «слившейся» Одессы.
Удивляет меня другое: на фоне трагедии 2 мая все забывают о подвиге, который совершили через два дня. Тогда, 4 мая, несколько тысяч одесситов взяли штурмом одесский следственный изолятор и управление милиции.
Все так же лишенные общепризнанных лидеров, не имеющие оружия, ресурсов, внешней координации и поддержки простые люди, голыми руками выломав ворота УВД, вырвали из-за решетки десятки своих единомышленников. За пределами Донбасса такого на территории Украины не было больше нигде, хотя десятки и сотни политических томятся по всем тюрьмам Юго-Востока.
В тот день в город продолжали прибывать хорошо вооруженные и организованные националистические отряды, среди которых засветился, например, будущий одиозный нардеп, боевик карательного батальона «Днепр», «сотник» Парасюк.
Власти уже заняли однозначную позицию, назвав погромщиков героями, которые отстояли Украину, а их жертв — «российскими провокаторами».
Но все это не остановило людей. После получаса возмущений и требований одесситы перешли к делу: со здания МВД сняли украинский флаг, милиционеры в знак солидарности с протестующими побросали щиты и организованно покинули свои позиции в оцеплении, отказавшись защищать тюрьму с выжившими в Доме профсоюзов одесситами. А над сожженным Домом профсоюзов вновь взвился русский триколор.
Конечно, 4 мая не перевернуло Одессу с ног на голову, не вернуло антимайдану утраченные позиции. Движение оказалось разгромлено.
Ваш покорный слуга, например, и вовсе почти через год после упомянутых событий оказался за решеткой по надуманным обвинениям в сепаратизме. Временный следственный изолятор же, штурм которого я лицезрел воочию, стал для меня прибежищем в первые семь дней ареста, пока суд не отправил меня под стражу.
Томясь на нарах в ожидании своей судьбы, я переговаривался через решетку с конвоирами и услышал эксклюзивную информацию о том дне. Как задержанные 4 мая изнутри выбивали двери камер и ломали нары, услышав, что их пришли освобождать соратники.
Как изолятор содрогался от криков «Один за всех и все за одного!». И как надзиратели — наверное, впервые за свою «карьеру» — сами желали поскорее открыть двери для узников.
К слову, к «сепаратистам» у сотрудников изолятора отношение было на удивление позитивное. Те события, видимо, очень сильно повлияли на администрацию подобных учреждений, и память о том, что таких «уголовников» могут прийти и освободить снаружи, прочно засела в головах надзирателей.
Таким был последний бой Одессы, перед тем как город погрузился в свинцовый мрак, который принято сравнивать с временами румынской оккупации. Десятки тысяч одесситов, выходившие на митинги Русской весны, штурмовавшие городское УВД 4 мая, никуда не исчезли. Они просто отступили в тень.